Читать книгу "Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов"

столы, высокие, срубленные из сосновых досок шкафы под потолок, а посредине простирался от стены до стены выскобленный стол.

– Я покамест откланяюсь, – сообщил староста. – Чаю захотите – вот там самовар. Вы с печью справитесь?

Гоманов заверил, что сладят, и староста ушел. Вскоре выяснилось, что Генка сильно прихвастнул и с русской печью обращаться он не умел. Она взирала на них, насмешливо раззявив черное жерло, в котором издевательски тухли все щепки, закладываемые в него. Пока разбирались с нею, потратили всю щепу, пришлось искать топор, тесать еще. Разводимый огонь тоже вел себя по-свински, затухал. В общем, к тому времени, как наконец-то подоспел чайник и надо было искать уже чай (добренький старичок староста позабыл сообщить, где он), появился и поп. В обычной обстановке он выглядел куда менее внушительно, хотя в его присутствии все равно ощущалась некоторая неловкость, точно в гостях у кого-то весьма значительного. К тому же, войдя, он по-особенному взмахнул ладонью, но вовремя спохватился и протянул ее для рукопожатия:

– Приветствую вас, молодые люди. Ко мне?

– К вам, если вы отец Валаам.

– Я самый.

Неопределенного возраста – могло быть ему от сорока до семидесяти, – широкий, но какой-то плоский, к тому же сутулый, ни одного волоса на голове, даже бороды и бровей не было, из-подо лба так и зыркали острые темные глаза. Мигом оценил ситуацию, раздул печь пожарче, извлек три чашки, жестянку, щедро сыпанул крупно порубленного чая, выложил несколько кусков сахару, открыл банку с медом. И, оглядев гостей, достал из ящика пару сушеных рыб.

– Не стесняйтесь, наверняка голодные.

Быстро побормотал что-то, глядя в угол, перекрестился и сел с ними за стол. Чередников, хоть и живот подводило, побрезговал руки пачкать, а Генка, не чинясь, умело и не без удовольствия принялся чистить рыбу, выкладывая кусочки на общую газету. Поп, поблагодарив, стал обсасывать плавник, оставляя тешу и прочие аппетитные детали без внимания. Выслушав гомановские вопросы, помолчал, потом заговорил сам, глухим, негромким, приятным голосом, по-волжски окая, то и дело подкашливая.

– Скончались, стало быть? Обе. Ну что ж, все легче. Царствие небесное, хорошие женщины были. Мы их все за здравие поминаем…

Пододвинул к себе небольшой потрепанный ящичек, похожий на картотечный, в котором стоймя были вставлены небольшие прошитые вручную самодельные блокнотики, достал нужный, перелистнул, вычеркнул, открыл второй, записал.

«Ничего себе, небесная канцелярия», – подумал Саша, допивая чай, косясь на газету. Жрать хотелось – страсть, но все равно взять рыбу не решился, неловко.

– И вы, стало быть, что-то узнать хотите, товарищ… старший лейтенант, верно?

– Так точно.

– А что ж я вам рассказать могу?

– Хотелось бы выяснить несколько вопросов, связанных с потерпевшими Каяшевыми.

– Что ж, прошу.

– При этом я предупреждаю вас об ответственности…

Поп прервал, подняв костистую ладонь:

– Стойте, товарищ старший лейтенант. Это я вас должен предупредить: я не смогу вам ответить на вопросы, которые будут касаться тайны исповеди, – и тотчас чуть смягчил свое заявление: – Конечно, напомнить. Вы ж и так все это знаете.

– Разумеется, – начал было Генка.

Тут зашуршали по-мышиному за стенкой. Отец Валаам, не оборачиваясь, выдал предписание:

– Вячеслав Игнатьевич, вы желаете поучаствовать в разговоре?

Из темноты прихожей сконфуженно ответили:

– Не извольте беспокоиться, батюшка.

– Тогда попрошу вас оставить нас, сделайте милость. Тут дело не хозяйственное, к тому же сугубо личное. Идите записочки подсчитайте, свечечки.

Выставив старосту, поп собственноручно закрыл за ним дверь и снова уселся за стол. Генка, правильно оценив ситуацию, покладисто попросил:

– Так расскажите, батюшка, что сочтете нуж-ным.

– Что ж, раз так. Много вам все равно не смогу рассказать, поскольку всех людей знаю с весьма специфической стороны.

– А я вам помогу, – пообещал Гоманов, – начнем с малого. Как давно вы знакомы с Ириной Владимировной?

– С ней самой – лет пять как.

– Какие были у вас отношения?

– Исповедовалась, – кратко ответил поп.

– То есть можно так и записать: дружеские отношения?

– Можно и так сказать, если угодно.

– Ну, допустим. Исповедовалась – это, стало быть, чем-то делилась.

– Да.

– И только?

– Почему ж, не только. Однажды ребенка крестила…

– У Каяшевой все-таки был ребенок? – уточнил Чередников.

– Нет, – по-прежнему лаконично ответил поп, – она выступала крестной.

Установилось молчание, которое прервал Генка:

– Продолжайте, батюшка.

– Да нечего мне вам рассказать. Помогала она в строительстве, как и многие.

– Кто же? Имена, адреса можете назвать?

– Могу, но не стану.

– Ну а, скажем, Каяшева чем вам помогала?

– Дело женское. Жертвовала щедро, рукодельничала. Да вот, тачала покровцы на престолы.

Чередников заметил:

– Надо же, я подумал, показалось. Так это ее работа? Вот это полотно, из лоскута?

– А, увидели? В темноте? Острое у вас зрение, – похвалил священник. – Так и есть. Все ее работа. Я, к слову, удивился: она на Троицу обещалась зеленые покровцы поставить, да вот и пропала. Потому и золотые пришлось ставить. Да, она пошила как-то облачение, когда старое износилось.

«Вот это мило, – кисло размышлял Чередников. – Получается, что тетка, по сути, чужая, шапочно знакомая, гоняет за тридевять земель, из Москвы, а перед тем сидит, подбирает лоскут к лоскуту дефицитных тряпок – просто так, за спасибо и здорово живешь. Не брешет ли…»

Видимо, Генка подумал о том же, потому что спросил:

– Позвольте, гражданин Валаам… простите, как ваше отчество?

– Можно отец Валаам, – разрешил тот. – Если вам неловко, то Кирилл Александрович, это по паспорту.

– Хорошо. Вы все-таки поясните. Мы ведь от вашей системы отношений далеки. По каким причинам женщина нерелигиозная…

– Откуда вам знать?

– …столичная, занятая, ценный работник, к вам регулярно наезжала с такими, скажем прямо, сомнительными дарами?

– Почему же сомнительными? Хотя я понимаю, к чему вы ведете речь, – заверил поп, чуть улыбаясь, тонко. И, прежде чем Генка успел порадоваться, добавил: – Уж будьте добры, не шейте хозяйственное. Вижу я, человек вы ловкий, но ведь и я тут не