Читать книгу "Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов"

сосен, ледяной ветер, точно поддразнивая, гулял по вершинам, незаметно все ниже спускаясь. Уже показалась мерцающая луна, совершенно не летняя, и путь она не освещала, а лишь путала, отражаясь от всего мало-мальски светлого. По такой тропинке в темном холодном сосновом лесу было бы неплохо пройтись тепло одетым в приятной компании, а уж никак не на пару с раздраженным начальством, когда из теплого – только чужой шарф на шее.

По счастью, тропинка вывела-таки к нужному месту. Церковью оказалось одно крыло обычного барака, двухэтажного, дощатого, порядком потрепанного жизнью. Доски стен, побитые просоленными ветрами, прямо-таки молили о покраске, зато купол над крышей возвышался свежесрубленный, недавно покрытый каким-то особо пахучим составом, чуть ли не корабельным лаком, как предположил Генка, потянув носом.

– Откуда достают, черти? – проворчал он. – Вот же контра.

Впрочем, тут почему-то было умиротворенно и уютно, из приоткрытых дверей веяло теплом, особым свечным духом – не парафиновым, а мягким, даже показалось, что пахло воском. Было слышно, как мерный, красивый, чуть надтреснутый от простуды женский голос читал какие-то слова. Сквозь тщательно вымытые стекла пробивался уютный свет. Начал накрапывать дождь, такой вкрадчивый, многообещающий, какими могут быть осадки на берегу холодного морского залива, – так что так и тянуло войти погреться.

– Пошли, что ли? – предложил Саша, ежась.

Генка кривился, как от кислого, по его физиономии было видно, что он из непримиримых атеистов. Шурик же в церкви был лишь однажды, в Загорске, с набожной подругой на Пасху, и выскочил как ошпаренный, когда поп попробовал поднести ему крест, обцелованный сотнями бабуль. Как раз ходил по Москве какой-то заморский грипп, а они тут лобызают… да, струсил! Но ни одна подруга не стоит отвалившихся легких.

Дождь усиливался. Генка колебался и как-то неуверенно оглядывался, точно стесняясь.

– Нет никого, – зачем-то заметил Чередников. – И сейчас как польет.

Кому тут быть-то? Церковь стояла на отшибе, жилья вокруг не видать. В подтверждение же последнего тезиса сверху как будто душ включили, и Гоманов решился:

– Заходим.

Они вошли, аккуратно прикрыв дверь, и оказались в обычной прихожей обычного барака. Слева за причудливым фанерным ящиком, на котором был выжжен крест, сидел бодрый дядька, крючковатый, лысый. Он перестал перебирать бумажки, глянул остро поверх очков и осведомился, вроде бы радушно:

– Вам кого, граждане?

Гоманов открыл удостоверение, спросил в ответ:

– Вы Скорин Вячеслав Игнатьевич, староста?

Тот нисколько не удивился, не испугался, подтвердил:

– Так точно.

– У вас тут некий отец Валаам присутствует?

– Числится. Служит, – подтвердил тот. – Вам вызвать или обождете?

– Обождем, – сказал Генка. – Войти можно?

– А как же, милости просим.

Открыв дверь, староста посторонился, впустив гостей.

Держался он по-хозяйски, говорил громче, чем следовало бы. Фигурки, маячившие в полумраке, завертели головами в зеленых платочках, но молчали. Внутри было темно, торжественно, кругом были развешаны березовые ветки, на полу повсюду лежала подвядшая травка. Генка, сощурившись, зыркал по сторонам, и Чередников понимал, к чему это. Он уже знал, что на родной Кубанщине до прихода в милицию Гоманов трудился в пожарной охране, и до сих пор и не может пройти мимо датчика «дэ-тэ-эл», чтобы не ткнуть в него зажженной спичкой. А тут целое помещение сухих веток и травы, да еще свечи горят на дощатом полу без негорючей подложки – это все для Генки как красная тряпка для раздражительного быка, у него даже ноздри раздувались и пальцы сводило от желания составить протокольчик.

Шурику же тут нравилось. Тепло, чинно, все вокруг было зеленое, какое-то праздничное, даже лики со старых икон смотрели приветливее, чем до того видел Саша. Другие образа лежали на двух деревянных распорках, похожих на пюпитры дирижеров, устланных расшитыми золотом рушниками.

Народу было немного, и все женщины. Одна что-то читала из большой старой книги, заложенной тканевой закладкой. Еще трое деловито, но бесшумно прибирались у больших подсвечников. В уголочке поп за другим «пюпитром», тоже накрытым таинственно мерцающей золотом тканью, что-то втолковывал какой-то гражданке – отсюда не поймешь, дамочка или уже бабуля, – одетой темно и скромно. Саша, оказавшись рядом с чем-то похожим на гроб, тоже под золотым покровом, не сдержался, украдкой провел рукой по поверхности и ужасно удивился: пальцы ощутили протяженные бугорки швов, то есть не сплошная это тряпка. В свечном свете сразу не разберешь, но ощущения убожества и бедности, которые возникают при виде стачанных лоскутков, и в помине не было. Чередников отошел, специально под другим углом глянул: на лицевой стороне ткани четко проступал лишь единый, очень красивый узор – и ни следа швов, лоскутков. Надо же, какие мастерицы.

Поп завершил разговоры, дамочка отошла от него, промокая глаза платочком, служитель культа ушел куда-то за перегородку, потом вновь появился, но уже совсем в другом виде, с какой-то золотой штукой на плечах. Вышел высокий, черный, абсолютно лысый, встал перед облупленными позолоченными вратами и что-то стал негромко то провозглашать, то читать нараспев. Громко хлопнула дверь, но ни поп, ни кто-либо из присутствующих и ухом не повели, как будто думали о чем-то другом, а то и были не тут, а где-то далеко отсюда, не в бараке, продуваемом всеми ветрами, и не на берегу Финского залива, и даже не на Земле.

В общем, все было до такой степени чинно, что Шурик засмущался: они тут не к месту возникли.

Тут подал голос староста. Без церемоний позвякивая ключами, как бы нарочно тогда, когда все свечи погасили и какая-то старушенция в черном начала читать что-то особо торжественное, спросил:

– Тут обождете или в сторожечку проводить?

Было неудобно, аж пятки горели.

– Пошли, – шепнул Генка, – нечего верующим мешать. Нам бы только отца вашего Валаама не пропустить, мы специально из Москвы прибыли.

– Не пропустите, – пообещал старик с такой уверенностью, как если бы речь шла о его домашней собачке, убежавшей гулять, которая все равно никуда не денется.

Он проводил их к выходу, снова нарочито громко хлопнув дверью, провел снаружи вдоль здания к торцу, где был отдельный вход, ввел на крылечко.

– Осторожно, скользкие доски.

Они прошли в большую комнату, внешний вид которой порождал в памяти полузабытое слово «светелка». По стенам стояли длинные