Читать книгу "Детские шалости - Генри Саттон"

Но тем не менее вскоре после свадьбы она забеременела — он не смог устоять перед ней, перед ее роскошным телом, перед ее неподдельным желанием, перед тем, что она всегда была нетребовательна, но всегда хотела удовлетворить его. И она не могла сопротивляться ему, не могла — своему грубияну, как она говорила, своему парню, своему главному мужчине, первому настоящему мужчине в своей жизни. Первому мужчине, с которым она чувствовала себя защищенной. Своему защитнику. Своему спасителю. И когда она забеременела, он с удивлением понял, что счастлив. Он действительно был очень доволен. Как будто заполнился некий пробел, как будто его жизнь внезапно вошла в колею, и он снова почувствовал себя совершенным. И осознал, что просто был параноиком. Именно это он и сказал Николь. Марк сказал, что сделает ради нее все что угодно. А она сказала, хорошо, теперь он наконец может переделать кухню. И заново отремонтировать дворик. И поставить там кирпичный барбекю, как и обещал. И он занялся кухней и двориком, но у него не нашлось времени для установки барбекю. Если у него нет работы, то теперь ему нужно заниматься с Джеммой. С его малышкой Джем. С его кудрявой красавицей. До настоящего момента она была центром его вселенной. И он сделал все, чтобы быть рядом в тот момент, когда она появлялась на свет. Он держал Николь за руку, вздрагивал, когда она кричала и хныкала, задыхаясь, и наблюдал, как между ног Николь медленно появлялась окровавленная, темная головка, а потом наружу, на грязный белый пластмассовый поддон, проскользнуло ее крошечное, худенькое тельце. Это происходило в той же самой больнице, где родилась его первая дочь, в том же самом корпусе, на том же самом этаже, спустя почти семь лет, но как же на этот раз все было по-другому, как естественно… И вскоре Николь дали ребенка, и они оба плакали. А ребенок лежал на животе у Николь, угнездившись между ее набухших грудей, оставляя кровавые пятна и слизь на ее гладкой загорелой коже. Оставляя свои метки, подумал Марк. Пометив свою территорию. Как огромный красный слизняк, нечаянно подумал Марк. Он не брал ребенка на руки, пока медсестра не вымыла его, не взвесила и не завернула в одеяло. А потом он взял ее на руки, зная, что теперь она не изгваздает ему рубашку, и сказал ей: «Привет, великолепная».

В теплой затемненной детской комнатке он прекратил гладить Джемму по голове, отбрасывая со лба ее волосы, и, вставая, он наклонился над ней и поцеловал ее в щечку. Большим влажным поцелуем. Поцелуем, в который он вложил все те чувства, которые к ней испытывал. Все чувства к своей жизни с женой и дочерью он вложил в один смачный поцелуй, словно подведя итог этим чувствам. Словно если он выразит их вот так, то он не просто будет еще сильнее любить свою семью, себя самого, но каким-то образом навсегда свяжет всех вместе. В случае, если когда-нибудь им будет угрожать опасность. В случае, если вкрадется какое-то сомнение. По каким бы то ни было причинам.

Глава 9

Марк думает, что проснулся первым, что он — самая ранняя пташка, и он с грохотом спускается вниз по лестнице, в пижаме, направляется прямо к кухонной раковине, отчаянно желая выпить стакан воды. Он делает все на автопилоте, хорошо зная, что и где находится, ожидая, что все будет как всегда, и поскольку раннее утро, он едва может соображать, потому что отвратительно спал, и у него уходит несколько секунд на то, чтобы понять, что он не один. За кухонным столом сидит Лили, в недоумении уставившись на него, и улыбается этой своей улыбкой, его улыбкой. Может, на самом деле эта улыбка не такая насмешливая, не такая саркастическая, думает он. Но какой надо делать вид, если все на свете ополчились против тебя, а ты сидишь в этих наушниках. Из которых едва слышатся металлические звуки рэп-музыки.

— Убери это, Марк, — говорит она.

И он мгновенно понимает, о чем она говорит — его член всегда вываливается из свободных штанов пижамы, особенно по утрам, когда ему нужно отлить, когда он раздут и переполнен — он отворачивается от нее, пытается затянуть ткань штанов. Он по-прежнему смотрит на улицу из кухонного окна, видит, как слабый солнечный луч только-только подбирается к углу дворика, к тому самому углу, на котором, как предполагалось, он поставит барбекю, и он чувствует, что заливается краской, что кожа на задней части шеи полыхает, и он думает, что ему больше негде побыть одному, посидеть в тишине без этой слежки, урвать для себя пару мгновений, когда бы над ним не насмехался этот подросток. Раннее утро, а она уже здесь, и Марку кажется, что его дом захватили. Что в него ворвались. Лили прожила здесь только пару дней, но он уже ощущает ее удушающее присутствие. Потому что он никогда не может угадать, что еще ей взбредет в голову, откуда она выскочит в следующий раз — со своим до изумления абсурдным, неугомонным нравом. Вчера, например, Лили не появлялась почти до ланча — хотя гораздо раньше они слышали, как она ходит по комнате Джеммы, в которой спала. А теперь вот она внизу в 6.30 утра, полностью одетая, слушает свой Discman.

Плюс ко всему вчера она снова нарядилась в свою футболку Babe и черную крошечную юбку и раскрасилась косметикой, а сегодня он видит, что на ней пара мешковатых потрепанных джинсов, вероятно, это те же самые джинсы, которые были надеты на ней в Ньюбери, и жалкая камуфляжная майка, впрочем, цвет ее волос по-прежнему белый и яркий, и вероятно, поскольку с первого взгляда видно, что они выкрашены, поскольку они не причесаны и не уложены муссом, ему кажется, что теперь Лили больше всего похожа на хиппи-бродяжку Нового Поколения. На бродяжку с улицы, которая ночует у какого-нибудь дверного пролета в пропитанном мочой спальном мешке, а не разместилась так нагло в его кухне, вогнав его в краску.

— И что ты тут делаешь в такое время? — спрашивает он, громко.

— Ничего, — говорит она, не глядя на него. — Где Николь?

— В постели, спит, — говорит он.

— А когда она встает? — интересуется она.

— Скоро. Еще даже нет семи, — отвечает он. — Зачем? Зачем она тебе понадобилась?

— Я хочу домой, — говорит Лили, по-прежнему не глядя на него. — Я хочу увидеть мою маму.

— О, хорошо, — говорит он. — Но мы договаривались, что ты проведешь здесь неделю. Мы договаривались, что ты не поедешь домой до следующего четверга. — Удивительно, почему ей приспичило увидеть свою маму. Удивительно, по какой причине кому-либо хочется видеть Ким.

— Ну так, — говорит она. — Я хочу уехать домой. Мне скучно.

— Посмотри телевизор.

— От него квадратные глаза.

— Почитай книгу.

— Книжки скучные.

— Тебе лучше поехать домой, — говорит он, наливая себе еще один стакан воды, ища глазами чайник.

— Вот видишь, я знала, что ты не хочешь, чтобы я сюда приезжала, — говорит Лили.

— Нет, это неправда, — злится Марк. — Я сам тебя пригласил. Я твой папа. Конечно же, я хочу видеть тебя.

Ему странно произносить это, как будто он все еще не доказал себе, что он ее отец. С тех пор, как она приехала, он старался не думать об этом. Он пытался также избегать саму Лили, оставив ее на попечение Николь и Джеммы, и Джемме на удивление хорошо удается развлекать ее — его маленькому ангелу, его драгоценной Джем.