Читать книгу "Детские шалости - Генри Саттон"

— Что с машиной? — спрашивает он.

— Что? — не понимает Николь.

— Машина. Ебаная машина, — повторяет он.

— Ничего, — говорит она. — С машиной ничего не случилось.

— Тогда что ты все это время делала? — спрашивает Марк.

— Не знаю. Смотрела на реку. Сидела на солнце. Подумала, что я тебе там вообще не нужна. Что будет лучше, если меня там не будет. — Она поворачивается к Лили. — Посмотрите на себя, мисс. Вы великолепно выглядите. Мне нравится эта прическа.

— К черту все это, — говорит Марк. Что ж, если Николь думает, что она там была не нужна, то он — тот самый человек, которому тоже не следовало бы заморачиваться на тему приехать. Он не тот, без кого нельзя обойтись — полный изгой. Он смотрит на свою жену и свою старшую дочь, на их тесные майки и маленькие юбки, высокие каблуки и яркие, высветленные волосы, и обе они слегка раскрасневшиеся, но Лили запыхалась больше, и он размышляет о том, а может, на самом деле Лили пытается скопировать стиль Николь, а не своей мамы, и Марк догадывается, что, вероятно, она и понятия не имеет, как выглядела ее мама до того, как превратилась в вонючую бродягу-хиппи.

Они идут по парковке, Марк — впереди, страстно жаждущий получить следующую адскую порцию сегодняшнего дня, и он слышит, как среди шума гудящих машин в пробке на ближайшей внутренней дороге и пронзительных воплей стаи чаек над рекой Венсум Николь спрашивает Лили:

— Ну как прошло путешествие?

И слышит, как Лили отвечает ей, с этим нервным визгливым западным акцентом, без тени той уверенности, которую она продемонстрировала ему:

— Отвратительно. Я познакомилась с мужиком, который все время покупал мне выпивку. Он хотел меня потискать, но я ему не дала, так что вместо этого он держал меня за ручку.

Глава 8

В тот вечер перед приездом Лили, когда Джемма наконец отправилась спать — после того, как одела и раздела и снова переодела своих Барби, раскрасила картинки, пролистала пару книжек, притворилась, что прочитала несколько предложений, после того, как Николь сообщила ей, что вообще-то у нее есть сестра, — Марк отправился в ее теплую, уютную комнату. Он боялся идти к ней, пока она не заснула, он был слишком напуган, и ему было стыдно. Напуган, потому что не знал, как теперь она будет к нему относиться, он не вынес бы от нее ни малейшего знака неприятия или враждебности — не от своей маленькой принцессы, и ему было стыдно, потому что он не смог сказать ей этого сам и не сказал раньше. Марк всегда только и говорил, что она — его драгоценная принцесса, его единственная и самая любимая. Его цветок. Его лепесток. Его красавица с вьющимися волосами, которую он всегда будет защищать. Она может рассчитывать на него. Он всегда будет рядом, только ради нее, своего единственного ребенка, навсегда. Он нашептывал эту чепуху ей годами, гладя ее горячий лобик, когда она пыталась заснуть, и когда она спала, и нашептывал так тихо, чтобы этого не услышали уши Николь.

Он знал, ему не следует пугаться или стыдиться, особенно после того, как Николь спустилась сверху и сообщила, что, кажется, Джемма нормально отреагировала на все это.

— Она вообще не расстроилась, — сказала Николь. — Я не знаю, почему мы так сильно насчет этого волновались. Джемма даже сказала, что она действительно ждет не дождется, когда покажет Лили своих Барби, свой домик, когда наконец с кем-нибудь поиграет. Я попыталась сказать ей, что Лили гораздо старше и, вероятно, не заинтересуется Барби или играми с маленькими девочками, но я не уверена, что она это поняла. Еще она спросила, а нет ли у нее к тому же тайного маленького братика. Я сказала, что я так не думаю. Если, конечно, ее папа не повел себя нехорошо за моей спиной. Нет, на самом деле вот этого я как раз и не сказала. Я знаю, что ты никогда так со мной не поступишь.

Тем не менее он не решался отправиться в комнату к Джемме до тех пор, пока не убедился, что она спит, пока не услышал ее шмыгающего, жаркого и сонного посапывания Обычно Джемма просит, чтобы ее ночничок оставляли включенным, но, вероятно, Николь выключила его, когда отправлялась спать, так что в комнату просачивается только тусклый свет с улицы, и он чувствует, как наступает ногами на куски домика Шелли и осколки игрушечного телефона, осторожно шагая к ее кроватке, той самой кроватке, которую он специально для нее смастерил. Отодвинув несколько мягких игрушек, тигра, собачку и кролика — собачку Андрекса, которую им бесплатно вручили за то, что они накупили туалетной бумаги, — Марк присел на краешек кровати, осторожно, чтобы не придавить вытянутую руку или ногу, как неоднократно у него получалось до этого. Он откинул с лица Джеммы пуховое одеяло и почувствовал неистовое тепло, исходящее от ее щечки, провел рукой по ее волосам, таким же густым, вьющимся, светлым волосам, как и у ее матери, слегка отбросив их со лба. Почувствовал, что она сильно вспотела и взмокла. И вот он сидел там, любя ее, боготворя ее, поклоняясь ей, пытаясь компенсировать тот факт, что он не умеет выражать свои мысли, никуда не годен в том, чтобы облекать в слова важные, а иногда и необходимые вещи, кинетической энергией, или телепатией, или как бы это ни называлось — как и та связь, которая, как он думал, всегда существовала между ним и Лили — он думал о том, как сильно он не хотел, чтобы Джемма появлялась на свет.

Марк вспомнил, что после своего опыта с Ким он вообще не хотел другого ребенка. Что вскоре после того как исчезла Ким, он сказал себе — больше никогда, я больше не хочу детей. Ким заставила его до конца осознать, как сильно он не доверяет женщинам. Насколько он мог понять, женщины ни перед чем не остановятся, лишь бы оказаться правыми. Ким забрала его ребенка с собой, чтобы навредить ему, ведь так? Она наврала социальным службам. Она наврала полиции. Она последовательно продолжала врать ему. Да плюс к этому еще его мать, счастливо помахавшая рукой своему младшему сыну, когда тому было только десять. Она позволила ему уехать в Канаду вместе с ее бывшим мужем, с ее вспыльчивым бывшим мужем, она прекрасно отдавала себе в этом отчет, и с его новой подругой, женщиной, которую Робби едва знал, и его мама отлично понимала, что в будущем у них не будет контакта, никакого контакта, это было частью сделки. Марк не знал, почему женщины могут быть такими жестокими, такими злобными. Он думал, что когда дело касается детей, и семьи, и ответственности, дерьмом оказываются мужчины, но в его опыте это были женщины. Словно они были абсолютно другим видом. Не человеками.

Несмотря на то, что он встретил Николь, несмотря на то, что по уши влюбился в нее, потому что она была так благоразумна, так рассудительна, потому что была такой легкой, но в то же время заботливой, несмотря на понимание того, что Николь была самым лучшим, что могло с ним случиться, несмотря на то, что в конце концов он женился на ней — о, она вполне соответствовала его взглядам, его вкусам, его достоинствам, его намерениям, — и вот они сидят вдвоем на уютной террасе, в своем доме, стоящем на полпути к вершине холма, и при мысли, что у них может быть ребенок, Марку по-прежнему тревожно. Он все думал, что внезапно она изменится, что удача перестанет ему улыбаться, что она не была с ним честна, что она просто окажется еще одной Ким. Николь ужасно хотела ребенка, она умоляла его об этом. Сказала, что в их браке нет никакого смысла, если они хотя бы не попытаются завести детей. Потому что брак — именно об этом. И зачем она тогда так глупо вышла за него замуж? Он сказал, что она должна попытаться посмотреть на вещи его глазами — почему он приходит в ужас от мысли, что они занимаются этим без Durex.