Читать книгу "Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал"

Ярмарка проходила на площади перед собором, и все сделки – неважно, крупные или мелкие – совершались там. Но прежде все собирались на мессе – для крестьян и работников это был случай увидеть хозяев и рассмотреть столичные моды. Семьи Ферранте и Конвертини приходили из палаццо в собор вместе. Витантонио привык, что в Итрийской долине крестьяне живут в разбросанных среди полей или на окраинах деревень труллах, и в Альтамуре его изумляло, что здесь фермеры проживают прямо в городе и каждый день встают в четыре, чтобы отправиться в неблизкий путь к своим наделам. В праздничные дни их повозки выстраивались в ряд за городскими стенами напротив двухэтажных домов, где в полуподвальных помещениях стояли мулы, на первом этаже помещались кухня и спальня, а на втором хранилось зерно.

Когда-то собор в Альтамуре внушал детям страх, потому что фасад охраняли два каменных льва, столь же свирепых, как и в церкви Иммаколаты в Беллоротондо. Но позже они уже смеялись над своими прежними страхами и после окончания мессы останавливались возле львов, чтобы засунуть руку им в пасть. Джованна никогда не нарушала этого обычая, заметив – сначала с неудовольствием, – что, пока она стояла у львов, выходившие из собора парни не сводили с нее глаз. Витантонио приходил в отчаяние и торопил ее, но в конце концов ему все равно приходилось ждать, пока дядья поздороваются со всеми по очереди местными землевладельцами, назначавшими друг другу встречи на Корсо Федерико Второго. И лишь поприветствовав всех влиятельных людей округи, семья начинала обходить ярмарку.

Вот и сегодня дядя Анджело, прямой как палка, возглавлял шествие; он распоряжался семьюстами гектарами земли, принадлежавшей семье Кармелины, потому что его неаполитанские шурины оказались совершенно неспособны к ведению хозяйства. Они всегда пересекали площадь по диагонали, чтобы поздороваться с управляющим и капо массаро[30], которые все утро заключали сделки по купле-продаже животных. На другом конце площади Джованна различила фигуру Галассо, соседа Кончетты и Тощего, который говорил с главой крестьян-арендаторов. Галассо держал за руку безутешно рыдающего Микеле. Джованна с недоумением наблюдала за ними. Собственно, ее внимание привлек малыш, потому что его отца – в шляпе, пиджаке и при галстуке – она ни за что бы не узнала даже вблизи.

– Микеле! Что вы тут делаете? – в изумлении окликнула она своего ученика.

Малыш бегом бросился в объятия Джованны. Она подняла вопросительный взгляд на старшего Галассо.

– Я пришел отдать его в работники. Нам повезло, Микеле сочли сообразительным и берут в пастухи.

– Ради всего святого! Ему же всего шесть лет!

– А дома еще шесть ртов, всех не прокормишь. На ферме Ферранте он хотя бы будет сыт.

Услышав эту фамилию, Джованна почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Ферма принадлежала дядьям, она была там однажды и увидела достаточно, чтобы устыдиться обращения с работниками. Люди спали в сараях, куда хороший хозяин не поставил бы и лошадь. Она представила себе там Микеле на грязной соломе, одного-одинешенька больше чем в дне пути от дома, в окружении несчастных, очерствевших людей, думающих только о том, как бы самим выжить в нечеловеческих условиях, и ей стало плохо. Малыш цеплялся за ее ноги, но ей нечем было утешить его. Ей самой оставалось только плакать.

Когда они покидали ярмарку, Джованна подошла к дяде Анджело и попросила приказать арендаторам и работникам хорошо обращаться с Микеле.

– Лучше не вмешивайся. В зависимости от сезона у нас бывает до сотни работников и больше, и мы не можем создавать особые условия для каждого, если хотим, чтобы работа шла гладко.

– Но он совсем ребенок, ему шесть лет!

– Ты оказываешь мальчику скверную услугу, балуя его. Галассо хотели устроить его на работу – и устроили. Можно только порадоваться.

Джованна повернулась к дяде спиной и ни с кем больше не разговаривала до конца дня. Она не произнесла ни слова и на следующее утро, и по дороге обратно на побережье. Только однажды нарушила молчание, чтобы отвести душу с Витантонио:

– Сальваторе прав. Хозяева Альта-Мурджи – бессердечные сукины дети…

Бабушка резко оборвала ее:

– Что за выражения! Чтобы я больше такого не слышала. В последнее время меня беспокоит твоя строптивость, а твоя невоспитанность категорически непростительна! – Затем, словно разговаривая сама с собой, бабушка добавила: – Эта кучка гордецов и правда ни на что не способна. Они не додумываются посадить оливы и виноградники. Сто лет пройдет, а они так и будут сеять пшеницу, ожидая, что случится чудо и прольется дождь или что правительство будет выплачивать им щедрые компенсации за отсутствие урожая.

Конец лета

Август в том году казался Джованне бесконечным, и она поняла, что скучает по Сальваторе. Витантонио, Франко и их приятели казались ей малыми детьми, а тетя Кармелина была невыносима как никогда. Ей было хорошо только с бабушкой. Джованна всегда сопровождала ее, когда та ездила на машине навестить подруг из Неаполя и Бари, проводивших лето в своих владениях на побережье в специально для этого построенных домиках. Анджела Конвертини общалась главным образом с землевладельцами новой формации, чьи поместья процветали благодаря переходу на выращивание оливок и винограда вместо пшеницы и овса. Если гости приезжали к ним в Савеллетри, бабушка принимала их на террасе, а Джованна сидела в шезлонге, притворяясь, что читает, и слушала сплетни.

Когда налетал сирокко, тетя Кармелина пророчила новые несчастья. Она говорила, что этот проклятый ветер, дующий с суши на море, унесет всякого, кто отважится искупаться, так что его найдут только через несколько дней на далматинском побережье. Первого сентября как раз был ветреный день из тех, в какие тетя Кармелина не разрешала им даже близко подойти к воде, и Витантонио пошел искать приятелей. Джованна решила пойти с ним: уж коли нельзя купаться, лучше убить время с малышней, чем в одиночестве сидеть дома и ждать, пока южный ветер раскалит воздух до сорока градусов. Выходя, они встретили Сальваторе, который ждал их за углом.

– Что ты здесь делаешь? – с удивлением спросила Джованна, пытаясь совладать с сердцебиением.

– Вся деревня здесь, на пляжах от Савеллетри до Торре-Канне. Весь Беллоротондо поехал на море, а я приехал к тебе. Ты что, забыла, что сегодня первое сентября?

В то утро их разбудил цокот копыт и стук колес первых повозок, прибывавших из Итрийской долины по дороге от Фазано. Первого сентября крестьяне массово спускались на побережье, чтобы проводить лето. Каждый год повторялся один и тот же ритуал: верхом, на велосипедах, в повозках и пешком люди стекались к морю и проводили весь день на пляже. Это был единственный день за все лето, когда они видели море вблизи. Детвора плескалась, а взрослые отдыхали, растянувшись на берегу. После обеда женщины купались в источниках или наблюдали за детьми, которые снова бежали к морю, а мужчины дремали на песке. После все не спеша собирались в обратный путь.