Читать книгу "Я буду всегда с тобой - Александр Етоев"

«Ты, приказчик, не залупайся, – прогнусавил он, почёсывая под мышкой. – Я таких, как ты, командиров сколько хочешь по тылам навидался. Ты командуй крысами тыловыми, а меня, за родину пострадавшего, лучше, сука, не обижай, убью».

У Телячелова в глазах почернело. Отодвинув ногою стул, он решительно пошёл на обидчика. Тот по-прежнему улыбался хитро, но улыбка была только уловкой, намагниченной приманкой для жертвы, раздражителем, устроенным для того, чтобы ввести комиссара в ярость.

Телячелов подошёл вплотную. Он нагнулся над одноглазым карликом с обмотанными тряпьём культями, остатками бывших ног. Он хотел поднять его на руки и вынести из зала наружу. Ему тоскливо было видеть людей, наблюдавших за этой сценой. Неужели ни у кого из них не возмутилась их советская совесть, когда прилюдно, в открытую, напоказ глумятся над светлым именем?.. Сам он часто прислушивался к себе: не завёлся ли у него внутри, не затаился ли там классовый враг, как заводятся в кишках паразиты, не льётся ли в решительные минуты ему в голову навязчивый шёпот: пожалей, не убий, прости. И если появлялось сомнение в правильности выбранного решения, он мысленно обращался к Сталину как к единственному мерилу праведному, и Сталин, мудрый, справедливый судья, знакомо щурился в глаза комиссару и так же мысленно ему отвечал: «А вы, товарищ Телячелов, представьте, что эта ваша сиюминутная доброта обернётся для всей страны тысячами человеческих жизней и ослаблением нашей обороноспособности в условиях враждебного окружения». А у этих вот, которые за столами, сознание раскисло настолько, что на любого сирого и убогого у них в запасе только слёзы и сопли.

Комиссар уже держал инвалида за засаленный воротник ватника и рукой, что была свободна, отводил его тяжёлую пятерню, когда случилось то, что случилось. Матерящаяся свора обрубков, тряся в воздухе остатками рук, облепила его, как мухи, подняла Телячелова на воздух и легко потащила к выходу. Кто-то рвал зубами его мундир, кто-то больно тыкал ему под рёбра, а какой-то бугай без уха отколупывал ему на погонах звёзды. И никто из едоков за столами не пришёл Телячелову на помощь.

Его бросили в ближайшую лужу сразу же на выходе из столовой. Улюлюкающая свора рассыпалась, растворилась в уличной толчее. Его ещё и собаки облаяли, когда он выбирался из лужи. «Я вам, гадам, все лапы пообрываю», – сказал он им тогда от бессилия. Оборванный, побитый и злой, он смахивал с себя серую жижу, размазывая грязь по лицу и отводя глаза от прохожих. К нему подошёл милиционер, козырнул и спросил, в чём дело. Телячелов, трясясь от обиды, изложил ему всё как есть и потребовал немедленного вмешательства. «Заявление мы примем, а то ж, – сказал ему представитель власти, – только проку от этого никакого». – «То есть как это никакого проку! – возмутился Телячелов на такой ответ. – Это политическое дело. Страна воюет, а какие-то инвалиды ведут среди населения города открытую антисоветскую пропаганду, дискредитируют партийную власть, а вы мне говорите, что никакого!»

Он ходил и в милицейское управление, и в горком, и в обком, и в НКВД. И всюду разводили руками. «Инвалиды? Да-да, конечно. Знаем, пробовали, ведём работу. Но они же… вы понимаете… у них психика травмирована войной».

Тогда, в Кирове, в тот апрель, он познал, что такое страх. Это был настоящий страх, реальный, от которого не уйти, как уходят от страха ночи, заперев на засовы двери и занавесив окна. Это был не страх быть убитым на войне от вражеского снаряда. Смерть на фронте – конечно, страшно, только это предсказуемый страх. Как и страх оказаться жертвой засланного к нам в тыл лазутчика. От такого страха лечат уроки бдительности. Здесь был страх непредсказуемый, неучтённый. Психология советского человека чётко следует коллективным принципам, сформулированным партийными документами. Но когда ты видишь разрыв в строгой линии движения в будущее, нечто тёмное, не поддающееся учёту, не подчиняющееся законам социализма, и, главное, когда с этой силой совершенно невозможно бороться, – вот тогда и приходит страх.

Умалишённого можно упечь в сумасшедший дом, преступника – расстрелять, посадить в тюрьму, запереть в зоне. Жить же, зная, что в Советском Союзе есть особая порода людей, пусть калеченных, пусть даже героев, и на неё не распространяется советская власть и её законы, – для него, представителя партии на вверенном ему боевом участке, было всё равно что идти над пропастью по гнилой верёвке…

Телячелов сглотнул, вспоминая. Снова посмотрел на экскурсовода, навязанного ему Казориным. Нет, конечно, кроме беса в глазах и деревяшки, заменяющей ногу, со стёртым до косины набалдашником, не было у этого человека с той компанией ничего общего.

«Значит, товарищ Калягин, Виктор Львович, культурный специалист. Хорошо, экскурсия так экскурсия».

Казорин, попрощавшись стремительно, уже умчался по делам в окружком. Они остались в коридоре одни.

– С чего начнём? – спросил Телячелова Калягин.

Очень уж хотелось Телячелову задать Калягину лобовой вопрос: про главную достопримечательность Дома ненца, скульптора-лауреата. Что он, как он, с кем он общается, что думают о нём люди, что говорят? И о недавней краже тоже задать вопрос. Но он не стал торопить события, пусть всё складывается как складывается.

– Вы решайте, вы здесь специалист. Вообще-то, мне всё равно – что покажете, то покажете. Только чтобы не очень длинно. – Сапог Телячелова убедительно скрипнул, намекая, что он и его хозяин время ценят и не намерены тратить лишние минуты на пустяки.

Виктор Львович посмотрел на сапог Телячелова и кивнул согласно:

– Историю Дома ненца рассказывать я не буду. Скажу вкратце, что двадцатого августа тысяча девятьсот двадцать пятого года решением районного исполнительного комитета было определено образование Дома нацмена. Учреждение имело статус заезжего дома со столовой и культурно-просветительской ячейкой для инородцев, приезжающих в район по государственным делам. Размещался Дом нацмена в бывшем помещении Туземной управы по улице Республики, дом пять. В тысяча девятьсот тридцатом году Дом нацмена был переименован в Дом туземца, а в тысяча девятьсот тридцать третьем году для него было построено новое здание на улице имени товарища Ного, где он и размещается по сей день. Администрации строго вменялось в обязанности для туземного населения организовывать должным образом дежурство, чтобы приезжающие круглые сутки могли получать уют, питание, корм для оленей, собак, лошадей, а также ведение активной культурно-просветительской деятельности среди инородцев. Для того чтобы иметь более полную картину в вопросах культурного просвещения туземного населения, необходимо вспомнить первоочередные задачи культурного развития России в те времена. Общеизвестно, что культурная революция в двадцатые – тридцатые годы была направлена на изменение социального состава послереволюционной интеллигенции и нацелена на разрыв с традициями дореволюционной культуры, насыщенной мракобесием и поповщиной. На передний план выдвигалась задача создания пролетарской культуры, основанной на марксистско-классовой идеологии, коммунистическом воспитании, массовости культуры. Культурная революция предусматривала также ликвидацию безграмотности, создание социалистической системы народного образования и просвещения, формирование новой, социалистической интеллигенции, перестройку быта, развитие науки, литературы, искусства под партийным контролем. В результате культурной революции в Советском Союзе были достигнуты значительные успехи: по переписи одна тысяча девятьсот тридцать девятого года грамотность населения стала составлять семьдесят процентов, в государстве была создана первоклассная общеобразовательная школа, численность советской интеллигенции достигла четырнадцати миллионов человек, наблюдается значительный расцвет науки и искусства…