Читать книгу "Ты как девочка - Елена Колина"

Почему Татка кажется мне скучной и слишком высокой? Почему от Лизаветы бьет сексуальный ток, даже когда она в куртке? Почему мне кажется, что у нее куртка надета прямо на голое тело? А почему у меня…

– Я хочу, чтобы ты написал мемуары обо мне. Не совсем мемуары, но вроде того. Биографию. Название будет «Юность звезды». У биографии может быть название?

– Биография? Чья?

– Моя, конечно, кто тут еще звезда? Как зачем биография? Вот представь: прошло несколько лет, нужно срочно написать мою биографию. И вот она, биография, – уже есть. Начнешь с самого начала: как я была вундеркиндом. Пусть будет трогательно: мне пять лет, я малышка с бантиками среди всех этих семилетних коров. Ты напишешь, какая я упорная. И как я всегда иду за своей мечтой… Куда я иду? Куда я иду за мечтой? Обычно в бутик. – Лизавета хихикнула.

Мне нравится, что она понимает мои шутки.

– Добавишь парочку смешных историй. Например, как мальчишки заперли меня в шкафу. Это я их заперла? Ну да, я их заперла, но в мемуарах все врут. Я же не хочу выглядеть плохой, я хочу выглядеть трогательной.

Я сказал:

– Ты должна будешь рассказать мне о своей семье, о родителях…

Лизавета делает из меня идиота. Как? Да очень просто. Она говорит что-то абсурдное, я думаю: «Ну, ты даешь, Лизавета…» – и сам не замечаю, как начинаю называть ее Голда… и обсуждаю ее биографию… и как ее биограф прошу рассказать о родителях.

– На фига тебе мои родители? При чем тут мои родители? Напиши, что у меня хорошие родители, и все.

Лизавета молодец: другой вундеркинд на ее месте подвывал бы, что вот, родители запихнули в школу в пять лет и сломали жизнь…

У нас в классе все любят поговорить о родителях. Называют Татку писихологом и какологом, а сами ходят к ней поговорить о родителях. Приходят и страдают: «Я ничего не хочу, у меня депрессия». Татка объясняет, почему так. У нее на все одно объяснение – предки недодали любви или игрушек.

Сейчас модно все валить на предков: человек не учится, ничего не хочет или хочет плохого, а виноваты предки. Они такие деспотичные и холодные. Или слишком опекающие и горячие… Короче, виноваты не мы, а предки. Кто ходит в музыкальную школу, обвиняет родителей в том, что у них отняли детство, кто бросил музыкалку обвиняет в том, что позволили бросить. А Лизавета молодец, о родителях вообще ни слова.

Мы шли по Большой Морской к Исаакиевской площади. От Лизаветы сильно пахло вином, она сказала, что выпила у подружки много вина, но не чувствует опьянения.

В сквере на Исаакиевской Лизавета вдруг бросилась навстречу прохожему с криком: «А я еврейка!»

– Прекрасно, – рассеянно кивнул прохожий, прошел мимо, обернулся и сказал: – Завидую. Можете уехать в Израиль.

– Я еврейка, – сообщила Лизавета другому прохожему, парню лет двадцати.

– А я антисемит! – буркнул парень голосом Серого волка. – Сейчас вот наподдам тебе, улетишь отсюда прямо в свой Израиль.

– О-о! Ну, попробуй, давай, посмотрим, куда ты улетишь! – как боевой жук, застрекотала Лизавета. – Ну, давай, попробуй ударь меня, фашист проклятый!

Я испугался, что придется с ним драться, защищать Лизавету и ее народ.

– Она у тебя псих? – спросил парень и пошел вперед, заметно ускорив шаг.

Лизавета крикнула ему вслед:

– Я буду сражаться за свой народ до конца!

Парень на ходу покрутил пальцем у виска.

Я спросил Лизавету: ей все равно, из-за чего устроить скандал, или у нее есть предпочтения? Политика? Национальная рознь? Религиозные проблемы?

– Единственное, что мне нужно, это внимание. За внимание публики я душу продам, – сказала Лизавета.

Она любит ловить на себе чужие взгляды. Ей все равно, какие это взгляды – восхищенные, как у меня, или ненавидящие, как у этого прохожего. Она всех провоцирует, чтобы ее заметили. Татка говорит, что у нее демонстративный тип личности: она никогда не бывает собой. В тяжелых случаях, говорит Татка, у демонстративных личностей нет самих себя, только тот образ, который они в данный момент изображают. Татка уверена, что Лизавета – это тяжелый случай.

Лизавета сказала, что ей уже пора домой, поэтому сейчас мы сядем на скамейку и поговорим.

Она рассказала, почему она вдруг стала еврейкой. Оказалось, Лизавета взяла имя Голда в честь Голды Меир.

– Голда Меир – мой идеал, я все о ней прочитала, – сказала Лизавета и стала похожа на Лису, когда она облизывается на Колобка. Обычно Лизавета ничего не читает, у нее все время уходит на учебу. Я ничего не знал о Голде Меир, кроме того, что она была премьер-министром Израиля.

Вот что получается, когда человек ничего не читает: первая же прочитанная книга производит на него такое сильное впечатление, что он меняет имя, национальность, религию, пол… Шучу, Лизавета пол не поменяла.

Так вот: летом на даче на чердаке (что Лизавета делала на чердаке?) ей случайно попалась на глаза книга Голды Меир «Моя жизнь». Лизавета немного почитала книгу, а потом, спустившись с чердака, не поленилась найти о Голде Меир всю информацию в Интернете.

– Она мой идеал. Смелая. Чтобы предотвратить войну, переоделась арабской женщиной, перешла границу и провела переговоры с королем Иордании. Ну как? Ты бы смог?

– Я бы не смог.

– Не прощает врагов. Историю с Олимпиадой знаешь? Когда на Олимпиаде в Мюнхене террористы расстреляли израильских спортсменов, она пообещала найти террористов, где бы они ни находились. Найти в любой точке мира и уничтожить. Когда израильская разведка нашла террористов, она сказала главе разведки: «Посылай своих мальчиков». Всех террористов нашли и уничтожили, или почти всех.

– Но ведь их нашла разведка, а не она… Нет, я нисколько не хочу умалить…

Лизавета все перечисляла то, что ее особенно поразило:

– А когда Израиль был в опасности, она сказала: «У нас нет ядерного оружия, но если надо, мы его применим!» Круто, да? Типа, если надо, у нас есть ядерное оружие. Ты понимаешь, какая она крутая?!? В честь нее я Голда, еврейка.

– Ты как ребенок… – сказал я. – Это все равно что я назову себя Александром Македонским и скажу всем, что я теперь древний грек.

Лизавета посмотрела на меня снисходительно:

– Думаешь, я совсем идиотка, не знаю, что можно принять иудаизм, как Шарлотта в «Сексе в большом городе».

Татка говорит, что Лизавета не виновата в том, что она идиотка: была вундеркиндом, привыкла быть в центре внимания.

Лизавету отдали в школу в пять лет. Всем было семь, многим ближе к восьми. Дело в том, что наша гимназия считается лучшей в городе, попасть сюда можно, только если живешь рядом, между Мойкой и каналом Грибоедова, или по конкурсу. И у нас очень трудно учиться. Поэтому многие родители стараются отдать ребенка с восьми лет, чтобы он был поумней. Татке 2 сентября исполнилось восемь, но ее мамаша просто забыла отвести ее в школу в семь лет.