Читать книгу "Серебряный меридиан - Флора Олломоуц"

Убитый горцами. Увы! Нет больше

Такого господина. Пусть пройду я

С востока к западу, просясь на службу,

Сыщу, хороших много, буду верен.

Но не найду такого.

Люций

Добрый отрок,

Ты жалобами трогаешь не меньше,

Чем господин твой кровью. Кто же он?

Имогена

Ричард дю Шан[42]

«И говорит: «О, лучший цвет полей…»» «Напечатано у Ричарда Филда». «О, лучший цвет полей…» «Кого довелось мне знать…» «Напечатано у Ричарда Филда». «Нет больше такого господина… Ричард дю Шан». «Кого довелось мне знать…» «И говорит: «О, лучший цвет полей…»»

И вдруг все соединилось. Все тексты в мире перестали быть разрозненными. Их больше не разделяли ни страницы, ни границы, ни переплеты. Они стерлись, растаяли, как тает соль в воде, как исчезают в лавине любые преграды. Их будто не было никогда. Заслужившая в полной мере признательность мира, она осталась даже не тенью, а лишь призрачной мечтой в его творениях. Так определила судьба, назвав другие имена для бесконечного толкования и поиска истины.

Выпустить ее из плена. Не позволить ускользнуть. Не дать исчезнуть. Дерзкое творение, любимое, как жизнь. Говорят, Феникс возрождается каждые 500 лет. Книга. Это его книга.

Когда в издательстве обсуждали вопрос оформления его романа и титульного листа, сомнений у Джима не было. Он отсканировал оттиск семейного экслибриса и передал его дизайнеру.

Знаком этим отмечаю я книгу,

в коей говорится о тех,

кого довелось мне

знать.

Дж. Э.

Глава VIII

Отвори дверь — я отворю свою,

Посмотрим, на что мы сгодимся вдвоем.

Группа Mumford & Sons «Отвори дверь»

23 октября в субботу Джим и Виола условились встретиться в театре «Флори Филд», чтобы поговорить о фестивале «Метаморфозы». Джим торопил приближение этого дня, чтобы, наконец, рассказать ей о своих планах и надеждах, которые в свете последних событий обрели совершенно иное звучание. Разумеется, он понимал, что для такого разговора надо дождаться времени, когда им обоим не придется конкурировать ни с работой, ни с друзьями, ни с прочими делами, заполнявшими их дни. И вот, он ждал у дверей театра, а она шла к нему по Блэкфрайерс Лейн. Ему хотелось встретить ее, как встречают самых дорогих и родных — раскрыть руки, чуть наклониться вперед, улыбнуться открыто, громко сказать «здравствуй», обнять и больше не отпускать. Он пошел ей навстречу.

— Привет, Джим! Ты уже видел?

— Что?

— Себя в «Ярмарке тщеславия» и в «Аннотации».

Джим мотнул головой. — Ужас, наверное.

— Так ты еще не смотрел?

— Нет.

Виола улыбнулась.

Телепрограммы, о которых они говорили, как правило, приглашали собеседников, едва получивших первые знаки популярности и внимания публики и заинтриговавших своим быстрым успехом. «Ярмарку тщеславия» интересовали авторы, «Аннотацию» — в большей мере сами произведения. Теперь после громкого успеха романа для Джима наступило время, когда пресса устремила на него взгляды своих многочисленных глаз.

— Тебе разве не любопытно? — спросила Виола, когда они поднялись в кабинет.

— Немного, — признался он.

Они устроились перед ноутбуком. Поиск дал ссылки на все программы, в студиях которых Джим побывал после вручения премии.

В студии «Ярмарки тщеславия» сидели двое ведущих. Они обменивались впечатлениями, предваряя ими появление гостя в студии.

— Для не-медиа-фигуры он слишком обаятелен.

— А для медиа — слишком естественен. Знаменит, но не публичен. Такое бывает?

— Парадокс. Вот я пока и не могу понять, чем это вызвано. Это либо одаренность, которая по природе своей всегда гармонична, либо хорошие актерские способности. Во всяком случае, это можно проверить. Если это маска или даже глухой костюм, в нем обязательно есть невидимые глазу изъяны и прорехи.

— То есть вы хотите понять, дар это или усилия.

— Да. А вы на что надеетесь?

— Что это у него от природы. Хотя тут я вынужден оговориться — идеалист во мне всем сердцем надеется на такую приятную одаренность, а циник и скептик убежден, что это — плоды работы над собой.

— Жизнь порой подбрасывает такие исключения. Устоять перед силой их убедительности еще труднее, чем поверить в их существование.

— Вот мы и проверим.

— Итак, сегодня в «Ярмарке тщеславия» Джеймс Эджерли, автор романа «А лучшее в искусстве — перспектива».

Под музыку, встречающую героев программ, Джим вошел в студию, с улыбкой глядя на ведущих, а не в камеру. Не суетясь, он сел на диван и спокойно ждал начала.

— Джеймс, вам самому кажется логичным, что именно вам присужден «Орландо».

— «Книжник».

— Да, «Книжник», извините. Ведь это — ваша первая книга, а основное для вас — театр и образование, и вдруг вы стали шекспироведом. Как пришла эта идея?

— Я думаю, в творчестве ничего не происходит случайно. Произведение рождается лишь у того, кто может его создать, у кого для этого есть сырье — интеллектуальный и материальный запас. Хорошо, когда понимаешь это. Над темой «Перспективы» я размышлял давно, а писал ее два года.

— Вы рационалист?

— Я верю в реальные чудеса. В жизни, такой, какая она есть, происходит много удивительного. Мне нравится это наблюдать.

— Вы суеверны?

— Нет, совсем не суеверен. Волноваться о чем-то надуманном, по-моему, бессмысленно.

— Перефразируя Шекспира, можно сказать, «ваша жизнь — театр». А книга тогда — это что?

— Театр — моя жизнь. Это правда. А литература — это такая же привычка, как необходимость ходить или дышать.

— Джеймс, судя по всему, вы любите море, — сменил тему второй ведущий. — Под парусом ходите?

— По возможности, хотя удается очень редко. Но без воды я не могу. Я много плаваю. Бываю на море, когда есть время. Это, кроме удовольствия, способ оставаться мужчиной. Море любит силу и выносливость.

— Сейчас злые языки сказали бы, что, мол, для этого обычно находят более легкий и приятный способ.