Читать книгу "Дилетантское прощание - Энн Тайлер"

Правда, Дороти оставила свою фамилию, и жили мы пока в моей старой квартире, но в остальном Роджер оказался прав. В нашей совместной жизни все было первым опытом, словно у заново родившихся. Я себя чувствовал от счастья очумелым сосунком, особенно по выходным, когда мы пускались в дерзновенное плавание по глади свободного дня. Мы вместе завтракали, потом вместе шли в супермаркет, вместе прикидывали, осилим ли покупку дома. Не верилось, что я – это я. Чудной, увечный Аарон в роли настоящего мужа.

Я удивлялся себе, но еще больше – Дороти. Ее готовность отправиться за покупкой столь прозаической вещи, как, скажем, пылесос, да еще обсуждать преимущества канистровой модели над вертикальной стала откровением. А в разговорах с посторонними она постоянно использовала словосочетание «мой муж»: «Мой муж считает, нам нужен пылесос с гипоаллергенным фильтром». Мне было приятно аж до щекотки.

Мало того, она оказалась ласкунчиком. Кто бы мог подумать? Всю ночь Дороти спала, притулившись у меня под мышкой, хотя я был готов к тому, что после секса она тотчас обособится. Она жалась ко мне в толпе, часто украдкой брала меня за руку, когда я с кем-нибудь разговаривал. Я чувствовал, как ее крепкие толстые пальчики втихомолку протискиваются меж моих пальцев, и старался не заулыбаться.

Нет, легкие стычки у нас, конечно, случались. Ведь друг к другу надо притереться, правда же? Особенно если раньше вы привыкли жить в одиночестве. Да, и у нас случались непонимание, разногласия и нестыковки. Бывало, и мы друг друга огорчали.

Но одного в ней я не понимал совсем – полного отсутствия интереса к еде. Полного. Пусть она почти никогда не готовила, что меня устраивало вполне, но она не хвалила мою стряпню, что меня не устраивало вовсе. К столу она выходила с кипой корреспонденции и читала за едой.

– Как тебе рыба? – спрашивал я.

– М-м-м? Вкусно, – говорила она, не отрываясь от какого-нибудь письма.

И еще она без всякого уважения относилась к вещам. Ей было все равно, что у каждой вещи есть свое место, каждая требует бережного обращения и ухода. Она их… как точнее сказать-то… не ценила в должной мере.

Если б она в должной мере ценила меня, то, наверное, больше заботилась бы о своей внешности, так? Да, поначалу она очаровала меня тем, что напрочь лишена суетного тщеславия, но теперь вот приходила мысль, что выглядит она… э-э… невзрачно и невзрачность эта, знаете ли, умышленная. Со временем я все чаще стал подмечать ее несуразную одежду, тяжелую солдатскую походку и засалившиеся волосы, которые хорошо бы помыть еще вчера.

А Дороти, со своей стороны, считала меня неоправданно вспыльчивым.

– Ты наверняка взбеленишься, однако… – начинала она, а дальше говорила о какой-нибудь мелочи вроде того, что в долгой поездке лучше вести машину поочередно.

– С чего ты решила, что я взбеленюсь? – удивлялся я, но в тоне моем сами собой возникали гневные ноты, ибо меня раздражало, что она так боится ранить мои чувства. И получалось, я подтверждал ее опасения. Я это видел по ее лицу, хотя она молчала. И эта ее сдержанность меня раздражала еще больше.

Уморительно вспоминать об этом.

Казалось, Дороти чего-то от меня ждет, но прямо о том не говорит. Иногда лицо ее вдруг мрачнело, и я обеспокоенно спрашивал:

– Что? Что такое?

Но она отмахивалась, мол, пустяки. Я чувствовал, что чем-то ее подвел, вот только не понимал чем.

Однажды ее послали на конференцию в Лос-Анджелесе, но она решила увильнуть от поездки. Дескать, не хочет так надолго оставлять меня одного. (Это было в самом начале нашей совместной жизни.)

– Не надо таких жертв ради меня, – сказал я.

– Так, может, вместе поедем? Не хочешь? Пока врачи заседают, для их жен и мужей устраивают автобусные экскурсии и всякое такое.

– Чудесно. Прихвачу с собой вязанье.

– Ну зачем ты так? Я же просто хочу…

– Я пошутил. За меня не волнуйся. Не думай, что без тебя я и шагу не ступлю.

Сказано это было вовсе не в упрек, да и кто счел бы мои слова упреком? Но Дороти сочла. Я это видел по ее лицу. Она промолчала и замкнулась.

Я попытался все сгладить.

– Но я благодарен тебе за беспокойство, – сказал я.

Нет, бесполезно. Весь вечер Дороти молчала, утром уехала на конференцию, и я так по ней скучал, словно у меня отняли часть меня самого. Наверное, она тоже скучала, потому что звонила по несколько раз на дню:

– Что ты сейчас делаешь? Так жалко, что тебя здесь нет.

Я уже раскаялся, что не поехал, и сам не верил, что упустил возможность побыть рядом с ней. Раз сто я поклялся себе, что впредь буду сговорчивее и не так скор на обиду, но вот она вернулась и первым делом устроила мне скандал из-за колючки, которую я засадил себе в указательный палец. Кроме шуток. Я подравнивал куст барбариса, вымахавший аж до балкона, а шипы-то у него микроскопические, и вытащить их ужасно трудно. Ладно, колючка вылезет сама собой, решил я, но она вылезать не торопилась, так что палец покраснел и распух.

– Что это? – накинулась Дороти. – Явный нарыв!

– Да, похоже, – согласился я.

– Что ты натворил?

– Ничего я не натворил. Подумаешь, колючку засадил в палец. Скоро нарыв созреет, и я ее вытащу. Чего ты?

– Как ты ее вытащишь?

– Пинцетом, как еще?

– Какой рукой? У тебя поранен палец на левой руке. Как правой рукой ты управишься с пинцетом?

– Я справлюсь.

– Нет, не справишься. Надо было обратиться за помощью. Вместо этого всю неделю ты сидишь и ждешь моего возвращения, вынуждая меня каяться: ах, дура я бестолковая, как же я могла бросить тебя один на один с такой напастью! И все другие меня осудят, все твои родные и сослуживцы скажут: нет, вы подумайте! В нужный момент ее не было рядом, а теперь у него общее заражение и ему грозит ампутация!

– Какая еще ампутация? Ты рехнулась, что ли?

Дороти молча взяла иголку, прокалила ее над спичкой, потом крепко ухватила мою руку и, неодобрительно поджав губы, одним точным движением проткнула мне палец, и колючка вылетела стрелой.

– Вот так вот, – буркнула моя супруга, дезинфицируя ранку.

Затем понурилась и щекой, нежной, как лепесток, прижалась к моей ладони.

С такими пустяками мы справлялись. Все улаживали и жили дальше. Конечно, былой восторг пригас, но у кого он пылает вечно? Самое главное, мы друг друга любили. Чтобы напомнить себе об этом, стоило лишь представить сцену нашего знакомства. Вот я, одинокий, неприкаянный, ничего не подозревающий, следом за медсестрой иду по коридору Рентгенологического центра. Сестра останавливается перед неплотно прикрытой дверью, легонько стучит. Потом распахивает дверь, я вхожу в кабинет, Дороти отрывает взгляд от книги. И начинается наша история.