Читать книгу "Древние тюрки. История образования и расцвета Великого тюркского каганата (VI-VIII вв. н.э.) - Лев Гумилев"

Это система аильного хозяйства, когда экономической единицей является парная семья{246}. Другая система — куренная: при ней целый ряд семей кочует совместно и на ночь огораживает ставку телегами и дозорами. Обе эти системы сменяли друг друга на протяжении веков и отнюдь не связаны с развитием или разложением родового строя. Утверждение «Чжоушу» подтверждается аналогичным указанием «Таншу», где мы читаем, что, когда тюркюты в 641 г. переселились в Алашань, там были «паствы обширны, почва наилучшая, почему тюркюты со спором делились»{247}. Археологические разведки, проведенные мной на Алтае в 1948 г., также показали, что памятники, оставленные тюркютами, группируются по отдельным полянам и речным долинам таким образом, который исключает всякую систему землепользования, кроме аильной. Б. Я. Владимирцов отмечал, что куренная система была вызвана требованиями безопасности, поэтому понятно, что аильная система существовала в степи в те периоды, когда твердая и сильная власть прекращала грабежи и межплеменные войны, а власть тюркютских ханов была именно такой. С этой точки зрения наличие аильного кочевания и индивидуального землепользования не представляет ничего невозможного.

И в наше время перекочевки семей строго ограничены определенными территориями. Например, каждая горная долина в Тянь-Шане принадлежит определенной семье, глава которой может не пустить любого пришельца подняться в горы по «своей» долине. Эта система землепользования диктуется самой природой кочевого скотоводства: ограниченность пастбищных угодий и, главное, воды заставляет кочевников дробить стада, а следовательно, дробятся и семьи, ведущие кочевое хозяйство. Раздел угодий и строгое соблюдение границ — это единственное средство удержать кочевников от жестоких братоубийственных стычек за водопои, пастбища и охотничьи угодья. Но, разумеется, описанная система землепользования не имеет никакого отношения к частной собственности, так как землю не продают и не покупают.

Жилище. Историку следует избегать очень опасной методологической аберрации, заключающейся в стремлении отыскивать в культуре другого народа те черты, которые нам представляются значительными, и при отсутствии их считать данный народ примитивным. Так, народы Европы и Передней Азии, переходя на ступень цивилизации, строили города, архитектура которых достойна изумления и восхищения. Тюркюты домов не строили и садов не разводили, так как холодный климат заставил бы их покинуть эти города, как только будет сожжен весь сухой лес поблизости. Однако никем не доказано, что каменная лачуга или глиняная мазанка есть высшая форма жилища по сравнению с войлочным шатром, теплым, просторным и легко переносимым с места на место. Для кочевников, тесно связанных с природой, жизнь в таком шатре была не прихотью, а необходимостью. Летом степь выгорает и скот должен пастись на джейляу — альпийских лугах, которые располагаются на склонах Тянь-Шаня, Алтая, Хангая, Хэнтея. Зимой же на горах выпадает много снега и стада возвращаются в равнины, где снеговой покров тонок и скот добывает из-под него сухую, весьма питательную траву.

При подобном быте переносное жилище является наилучшим.

Что же касается удобств юрты, то я передаю слово великому китайскому поэту Бо Цзюй-и, посвятившему юрте прекрасное стихотворное описание. Этот источник опубликован Лю Мао-цзаем{248} (приводится ниже в стихотворном переводе, выполненном с немецкого подстрочника).

ГОЛУБАЯ ЮРТА Шерсть собрали с тысячи овец, Сотни две сковали мне колец, Круглый остов из прибрежных ив Прочен, свеж, удобен и красив. В северной прозрачной синеве Воин юрту ставил на траве, А теперь, как голубая мгла, Вместе с ним она на юг пришла. Юрту вихрь не может покачнуть, От дождя ее твердеет грудь. Нет в ней ни застенков, ни углов, Но внутри уютно и тепло. Удалившись от степей и гор, Юрта прибрела ко мне на двор. Тень ее прекрасна под луной, А зимой она всегда со мной. Войлок против инея — стена, Не страшна и снега пелена, Там меха атласные лежат, Прикрывая струн певучих ряд. Там певец садится в стороне, Там плясунья пляшет при огне. В юрту мне милей войти, чем в дом, Пьяный — сплю на войлоке сухом. Очага багряные огни Весело сплетаются в тени, Угольки таят в себе жару, Точно орхидеи поутру; Медленно над сумраком пустым Тянется ночной священный дым, Тает тушь замерзшая, и вот Стих, как водопад весной, течет. Даже к пологу из орхидей Не увлечь из этих юрт людей. Тем, кто в шалашах из тростника, Мягкая зима и то горька Юрте позавидует монах И школяр, запутанный в долгах. В юрте я приму моих гостей, Юрту сберегу я для детей. Князь свои дворцы покрыл резьбой, — Что они пред юртой голубой!{249} Я вельможным княжеским родам Юрту за дворцы их не отдам.

Китайский поэт описывает обыкновенное жилище, в каком мог жить кочевник среднего достатка. Ханская же юрта поразила воображение даже Менандра Протектора, придворного византийского императора, видавшего покои Влахернского дворца. Он описывает шатер с золотым троном, который был так легок, что его могла тащить одна лошадь; другой шатер — «испещренный шелковыми покровами», третий — где стояли позолоченные столбы и золотые павлины поддерживали ложе хана{250}. Вся эта роскошь не могла до нас дойти; дерево и меха истлели, золото и серебро перелиты, оружие заржавело и превратилось в пыль. Но письменные источники пронесли сквозь века сведения о богатой и неповторимой культуре, и они заслуживают большего доверия, чем немногочисленные археологические находки.

Положение женщин. Пастушеское хозяйство, ведомое отдельной семьей, обычно предполагает патриархальные отношения{251}, и, видимо, тюркюты не представляли исключения. Инициатива сватовства принадлежала мужчинам, и «по смерти отца, старших братьев и дядей по отцу женятся на мачехах, невестках и тетках»{252}. И это свидетельство подтверждается, так как после смерти Нили-хана его брат Поши-тегин унаследовал вместе с троном жену покойного — китайскую царевну Сянь-ши. Наследование жен у кочевых народов имело двойной смысл. Во-первых, в дом, точнее, в юрту приходила новая работница, а в тех условиях это было всегда полезно. Во-вторых, обычай предусматривал охрану прав вдовы, так как новый муж должен был заботиться о ней и защищать ее как свою жену. Весьма возможно, что брак не всегда был фактическим, но тем не менее вдова не оказывалась покинутой на произвол судьбы.