Читать книгу "Волшебная мелодия Орфея - Лариса Капелле"

Следом начались приготовления к похоронам. Парижский теолог не мог быть опущен в землю как простой смертный. На монастырском кладбище приготовили место в квадрате, в котором обычно хоронили исключительно аббатов и приоров монастыря. На похороны должны были прибыть сеньор ближайшей крепости, самые богатые горожане и монахи соседних монастырей. Отправит ли министр собственных эмиссаров, было неведомо. В этот же день должны были предать земле тело неизвестного бродяги.

Правда, в одном их беседа с Ансельмом оказалась полезной. Отец госпиталий поведал ему, что привратника в ночь убийства на посту не было. Это было замечено братом – хранителем библиотеки Клементом. Тогда он задержался в скрипториуме, так как во что бы то ни стало желал закончить гравюру, для которой специально заказал дорогие пурпурные и золотые краски. Манускрипт этот предназначался в подарок герцогу Бургундскому, а до Рождества оставалось чуть больше месяца. Так что Клемент торопился и часто задерживался до полуночи. Бернар покачал головой, получалось, что кто-то вполне мог пробраться внутрь монастыря. Ему даже стало легче от мысли, что убийство – дело рук чужих, сторонних. От внешнего зла не всегда можно схорониться и за высокими стенами монастыря, но червь, подтачивающий монастырь изнутри, был куда опаснее. Надо было поговорить с Клементом. К хранителю библиотеки инфирмариус испытывал странные чувства. Всем была известна ученость Клемента, его талант переписчика, любовь к манускриптам библиотеки. Этот монах испытывал священный трепет перед разложенными по полкам хранилищами человеческих знаний. Книги были для него всем, вот только людей он не любил. Предпочитал общество своих запыленных свитков обществу братьев.

Впрочем, у каждого монаха в обители были свои странности, недостатки, кого-то мучила гордыня, кто-то никак не мог избавиться от зависти, кому-то были свойственны самые земные пороки – от чревоугодия до сладострастия. Чьи-то пороки были известны всем, как длинный язык и привычка совать нос в чужие дела брата Иосифа, честолюбие приора, мечтающего о сане кардинала и регулярно отправляющего депеши то в Рим, то в ставку императора. Не говоря о пристрастии к зеленому змию привратника, которое стало притчей во языцех. Петр Достопочтенный уже не раз грозился выгнать виновного, но тот регулярно валялся в ногах, отмаливал прощение, недели две ходил трезвым как стеклышко, а на третьей принимался за старое. Но были и другие червоточины. Такие, которые ни с первого, ни со второго взгляда не заметишь, но от этого они становились гораздо, гораздо опаснее. Именно эти изъяны и интересовали Бернара. Кому, как не ему, было известно, что самые опасные болезни протекали незаметно, а когда открывались, было уже поздно. Так и болезни души, самые страшные, неприглядные, были спрятаны глубоко внутри и уничтожали ее изнутри, сжирая, унитожая день за днем все самое лучшее, самое ценное. Бернар любил монастырь и своих братьев, их связывало многое: общие испытания, общее терпение, общая радость, единение в молитве, созерцании, молчании, когда посты и воздержания, повседневный труд, проверка холодом, голодом, послушание – связывали всех надежнее цепей. Но он никогда не был наивным и прекрасно знал человеческую натуру. И что для одних было счастьем, для других могло стать самым страшным проклятием.

С этими мыслями Бернар продолжил свои поиски хранителя библиотеки и застал его в скрипториуме.

– Знал, что ты придешь, – заявил Клемент, не отрывая глаз от пюпитра с разложенным на нем драгоценным манускриптом.

– Тогда знаешь, что я хотел бы поговорить с тобой о той ночи…

– Когда нечестивая душа Ожье отправилась на встречу со своим создателем, – с выражением непонятного удовлетворения произнес монах.

– Не нам судить, – благоразумно заметил санитарный брат, – но для нашего же спокойствия мы должны выяснить, что произошло тогда и как погиб гость нашего аббатства.

– А зачем выяснять? Господь дал, Господь забрал, небольшая потеря! – презрительно проворчал монах и продолжил сосредоточенно водить пером по пергаменту.

Конечно, Клемент никогда не отличался ни мягкостью характера, ни тем более добротой. Но подобное жестокосердие было уж слишком. Бернар хотел было ответить резко, напомнить о монашеском обете и милосердии, но вовремя сдержался. Ссориться с Клементом ему было ни к чему. Потому как можно более спокойным голосом продолжил:

– Со слов отца госпиталия, ты видел, что привратника у ворот не было.

– Этот пьяница! Так его последние три ночи не дозовешься, кричи – не кричи!

– Ну а кроме этого, ты видел кого-нибудь другого?

– А кого я мог увидеть, – твердо ответил Клемент, – тьма была хоть глаз выколи, да и потом, я так устал, что до лежанки бы добраться.

Поняв, что больше ничего от библиотекаря не добьется, Бернар ретировался. Похоже, Ансельм говорил правду, это во-первых, а во-вторых, в голосе хранителя библиотеки прозвучала слишком явная ненависть к теологу. С чего бы это? Очередная загадка. Санитарный брат продолжил свой путь. По пути размышлял, он знал, что главное в любом расследовании было поставить правильные вопросы. А для того, чтобы их поставить, ему нужно было получше знать предыдущую жизнь Ожье. Что он знал о теологе? Подумал и пришел к выводу, что он не знал ровным счетом ничего. Он представлял себе, как становились докторами теологии. Ему было известно, насколько трудным и тернистым был этот путь. Годы странствий, годы беспрестанного труда, просиживания за манускриптами до слепоты, годы утомительных, длящихся часами диспутов. Не все были готовы к подобному самопожертвованию, не все выдерживали. Следовало бы поговорить с Руфином, не откладывая, сегодня же. А во-вторых, ему показалось, что Клемент знал Гийома Ожье. И не только знал, но и испытывал к нему глубокую неприязнь, если не сказать искреннюю ненависть. Что же такого могло произойти между двумя учеными? Богословский конфликт? Расхождения в интерпретации Божественного слова? Несогласие эрудитов? Все эти определения как-то не подходили к только что услышанному. Монах сжал губы и покачал головой. В голове промелькнуло «Иосиф», хромоногий брат был кладезем информации. Может быть, именно у него Бернару удастся почерпнуть недостающие звенья этой запутанной цепочки событий.

Иосифа он застал за укладкой дров. Хромоногий брат, несмотря на хлипкое свое телосложение, предпочитал эту физическую работу неподвижному стоянию за переписыванием рукописей или раскрашиванием гравюр. Необходимой усидчивостью он не обладал. Правда, монах неплохо переплетал манускрипты, обладал хорошей в этом деле сноровкой, поэтому его все-таки иногда отправляли в библиотеку. Но Иосиф все-таки предпочитал работать на свежем воздухе: в саду, в поле, в лесу. Вездесущий приор даже начал корить Иосифа за излишнюю привязанность к такому труду, усматривая в том вредное развлечение, и при каждом удобном случае старался направить непоседливого хромоножку в скрипториум. Но хитрому Иосифу всякий раз удавалось открутиться. Он умело использовал соперничество между приором и братом-келарем Филомелом и почти всегда добивался своего, особенно если погода была хорошей. Вот и сегодня небо было ясным, день безветренным, лучше не придумаешь, поэтому и Иосифа надо было искать во дворе.