Читать книгу "Пэчворк. После прочтения сжечь - Инга Кузнецова"

«Как же так?? Как же так?? Мы не можем бросить его!» Меня мотает, я рвусь назад. Из полурасстегнутой сумки, болтающейся на руке, что-то сыплется.

«Молчи!! Проверь телефон!» – он разбивает окно, сбрасывает все эти подоконные инсталляции («Твою мать!»), подсаживает: «Давай!» За нами уже распахивают дверь. Порезав ладонь, я неловко выпадаю на улицу, и следом шмякается Д. Полицейский «уазик» въезжает во двор, но мы успеваем подняться и пробежать вдоль окон в соседнюю рюмочную, поражающую даже в таком чаду событий своей более чем демократичной обстановкой, и, протиснувшись сквозь кучки бродяг, соображающих на троих, вкручиваемся в темь задворков.

Уровень 30

(твой сюжет)

У метро Д. ловит частника, запихивает меня вглубь салона, везет к себе. Что я делаю? Я реву. Я просто бьюсь в конвульсиях. «Д.! Объясни мне! Искать его, найти и опять потерять! Да что же это опять?! Уровень не пройден! Уровень не пройден! Ю луз! Опять!» Д., превратившись в картонную коробку, стенки которой уже прогнулись, очерчивает меня, укрывает, оформляет. У него очень трезвый голос:

– А чего ты хотела? Это твой сюжет.

– Но за что??

– А ты воображала, что ты – этакая новая Герда? Потерявшая свои туфельки? Найдешь его и спасешь? И спасешься? На что ты рассчитывала? Помолчи, помолчи пять минут (целует смятку моего лба).

– Звони ему! Набери скорее! Что с ними? А бедный П.?

– Не сейчас.

Меня мутит. Я валяюсь на его коленях. У меня передоз впечатлений. Но никакого отношения к эстетике они не имеют. Я не помню, что поддерживает мое существование. Когда-то это была красота визуальных образов. Но я не знаю уже, где эта красота. Ее ни в чем нет. Возможно, я снова мутирую и даже не пытаюсь к этому приспособиться.

Благоразумный водитель едет очень быстро и не задает вопросов.

(диск докручивается)

Как выясняется позже, Д. нарочно называет неточный адрес. Мы еще довольно долго пешком влечемся какими-то закоулками, пока не оказываемся перед дверью подъезда, неотличимого от других, в условном доме, неотличимом от других. Я даже как-то не верю, что Д. действительно здесь живет. В этом микрорайоне он мог бы жить в любом доме.

Лифт пахнет именно так, как должна пахнуть фраза «Прощай, молодость», отнятая у войлочных бот. Я не то чтобы висну на Д., но мне определенно требуется помощь. Моя ладонь оставляет на его куртке цвета хаки безобразные бурые следы. В жестах Д. нет и оттенка собственнических желаний (как-то он может вобрать их, хотя энергетически – я это чувствую – он все время со мной). А у меня нет сил регистрировать его благородство. Такова жестокость момента. Возможно, я вообще еще есть только лишь потому, что за меня – ситуативно – взял ответственность Д. То, что он это сделал, – целиком и полностью его выбор. Я отношусь к этому, как тень. Мне очень жаль. Обычно я стараюсь поддерживать людей в их основных «пафосах», если они – эти пафосы – не разрушают чужие территории. Однако в древнегреческих трагедиях были хоры теней, кажется. Я – это тень события. Оно отбрасывает меня.

К счастью, мы уже вошли. Д., сгрузив рюкзак, усаживает меня на рассохшийся стул с лордозными ножками (кажется, это съемная квартира), находит в карманах мобильный (цел!) и набирает неандертальский номер. Телефон не отвечает – абонент вне доступа сети. Номер П. разговаривает длинными гудками.

Обессиленный Д. сбрасывает ботинки, садится на пол и, молча глядя мне в глаза, начинает снимать забрызганные грязью туфли, которые и так сваливаются с моих ступней. Я дрожу. Мне хочется сказать что-то теплое и детское вроде «ты настоящий вдруг», но неподвижный язык лежит во рту, как уж, раздавленный на дороге. Д. долго смотрит на меня, а потом говорит:

– Не бойся. Мы будем звонить через каждые пять минут.

(провал)

Я застряла в промежутке между двумя звуками: между твердым – и безгласным.

Пользоваться словами странно. Быть носителем смыслов – нелепо. Речь, как и красота, еще никогда не спасала мир, – она отодвигала его гибель. Почему мы говорим? Из сочувствия друг к другу? Что такого действительно важного мы можем друг другу передать? Информацию о том, как справляться с этой жизнью? Сценарии и рецепты? Они не помогут. Погибающие нуждаются только в непосредственном тепле, а оно – за речью.

В таком случае речь – это подлинное безумие. Она давным-давно оторвалась от своей функциональности. Это слабые сигналы в космос, изначально не предполагающие ответ. Речь в маленькой и замкнутой системе всегда раскладывается как реплики в пьесе абсурда. Их неточность имеет множество оттенков, все это человеческое, слишком человеческое.

Точность же слишком диссонирует с массовой человеческой приблизительностью. Точность убивает. Ее не хотят. В то же время никто не станет спорить с тем, что неточная речь – это шум. Говорить точно и шуметь – по-разному бессмысленно.

Может быть, Бог – это просто центр приема точной речи. Но сигнал слишком слаб. Он идет, но не доходит. Эфир засорен, повсюду помехи. Бог – кого или что бы под этим ни подразумевали – безусловно, есть. Однако не стоит обольщаться. Ответ, если и поступит, то уже не к нам.

(последствия)

Д. снимает с меня плащ и относит меня в комнату.

Ее я не могу сейчас оглядеть, да и не хочу. Моя голова свешивается с диванной подушки, а тело спеленуто клетчатым пледом. Я чувствую злость и шипенье перекиси водорода. Я смотрю на яркую шапочку волос Д., которая пружинит, когда он дезинфицирует мою ладонь. Потом он опять звонит. Неандерталец и П. молчат. Д. ходит взад-вперед и опять звонит. Абоненты молчат. Они молчат какую-то капсульную вечность. Д. набирает и набирает.

И наконец Неандерталец откликается. Д. огромными шагами рубит комнату, разговаривая с ним, а я просто мотаюсь и слепну от едкой жидкости, склеивающей мне глаза. Голос Д. звучит тихо и страшно:

– Забрали? Адрес?… Что сказали?… Да, я приеду… Да, со мной. Дать ее?

Я подскакиваю с дивана, золотистая кисть Д. с телефоном прыгает у моего лица.

– Ты где?? – ору в гаджет (там помехи, мокрый шум автомобилей).

– Я дома. П. в кутузке. Он все взял на себя.

– Что же делать?!

– Тебе – ничего. Будь там, у Д. Завтра утром уедешь.

– Как нам вызволить его?

– Не твое дело. Мы с Д. разберемся.

– Я…

– Я не могу сейчас заниматься тобой. Отдай телефон Д.

– Я…

Д. забирает у меня мобильник. Они договариваются, пока я слипаюсь и путаюсь в осыпающемся лесу волос, ресниц, мыслетрупов.

– Не плачь. Нет. Мы не предатели. Мы не трусы. Мне надо было вытащить тебя. Он меня просил, если что-нибудь случится.

– Когда??

– Когда они вошли.