Читать книгу "Копье и кость - Анастасия Машевская"

– Госпожа в добром здравии, свято и неутомимо исполняет высокий долг храмовницы. – Линетта потерла висок: голова немного кружилась от духоты.

– Ладно, – нетерпеливо протянул блондин, чувствуя себя лишним, – нашли время разводить болтовню о… непонятно о чем. – Тирант не нашелся с претензией и, гаркнув имя какого-то дружинника, который первым попал в его поле зрения, размашисто и неуклюже зашагал к нему.

Линетта вздрагивала с каждым удаляющимся шагом Тиранта: пол под скамейкой, где они сидели, дрожал, пока увалень удалялся. Гленн, почувствовав девичье неудобство, проговорил, словно извиняясь:

– По правде сказать, Тирант не особо набожен, хоть и приходится сыном той, что стоит к богам ближе всех.

Линетта улыбнулась, не понимая, как Гленн может находить это нормальным. А тот между тем предложил жрице руку и увлек от столов к скамейкам, расставленным вдоль стен. Линетта даже не поняла, как оказалась на лавочке у входной двери, из-за которой в залу вливался свежий воздух. По дороге сюда Гленн сумел выхватить какого-то слугу и попросил два бокала колодезной воды. Протянув один девушке, жрец улыбнулся:

– Сколько знал жриц, здешнее вино им не в радость.

Линетта посмотрела на друида с благодарностью и сделала несколько жадных глотков.

– Давно ты закончила обучение?

– В конце июля.

– Совсем недавно, – сорвалось у Гленна.

– Точно. И я тебя хорошо помню.

– Кажется, я устыжен, – признал друид.

– Нет-нет, я не хотела тебя упрекнуть, – забеспокоилась девица. – Оно и понятно, ты происходишь от обеих династий, всегда находился подле матери или отца или рядом со Второй среди жриц как ее брат – в конце концов, такова была твоя обязанность долгое время, – тараторила девушка. – А я… я самая обычная среди сестер, и когда мы в последний раз пересекались на обрядах, едва вступила в пору взросления. Естественно, что ты не мог меня ни приметить, ни запомнить. – Она отвела взгляд.

Заметив ее неловкость, Гленн спросил:

– Надолго ты здесь?

– Не знаю точно, – жрица пожала плечами, – госпожа сказала надолго, но сроков не называла.

– Да, – Гленн почесал бровь, – я иногда отвыкаю, что все, кто выходит из Ангората, неукоснительно и без расспросов следуют воле моей матери.

– Ибо ее слово – это слово Богини, ее длань – лишь продолжение другой всемогущей длани.

Гленн неслышно усмехнулся: в семнадцать он рассуждал так же. Да и сейчас, в двадцать шесть, Гленн не изменил взглядов, просто общение с Тирантом спасает его от привычной жреческой одержимости.

– А ты в каком возрасте получил их? – спросила жрица, взглядом указав на вайдовые крылья на лбу мужчины.

– В девятнадцать. – Увидев, как расширились глаза собеседницы, пояснил: – Да, для сына храмовницы и Верховного друида я несколько поздний жрец.

– Удивительно, насколько вы несхожи с братом, – только и нашлась девушка.

– Верно, каждый из нас…

На другом конце зала взмыленный, наскоро прибывший гонец от Берада Лигара сообщил королевской чете о смерти старого Грея.

– Отец, – тихонько вымолвила Гвендиор, поднимаясь и пошатываясь. – Надобно прекратить пир, сказать на кухне о постной пище на неделю и отдать распоряжения по ношению траура, – прошелестела женщина, как-то странно поглядев на мужа.

– Мы обо всем позаботимся, – неспешно отозвался Нирох, хотя Гвендиор не особо походила на скорбящую дочь. – Виллина, – позвал король.

«Нет, только не она! – подумала Гвен. – Только не эта маленькая сучка! Виллина будет распоряжаться в ее доме? Виллина будет отдавать указания в честь самого ярого из всех христиан страны? Кто угодно, но не она!»

– Нет, пусть этим займется Изотта, – указала королева на свою служанку. – Я пойду в молельню. Не беспокойте меня.

– Как пожелаешь, – не глядя, кивнул король. Реакция ее на смерть родителя была мало сказать что странной, но навязываться Нирох не стал.

Шепоток успел пробежать по рядам, все разговоры затихли. Нироху не составило труда обратиться к присутствующим. Он сообщил известие и велел расходиться: христиане или язычники – смерть уважают все люди.

Гвендиор зашла в покои, даже не подумав идти в часовню. Стоило запереть за собой дверь, женщину затрясло. Ни о какой любви речи не шло: со слезами находили выход напряжение и усталость долгих десятилетий, которые, даже будучи королевой, Гвендиор прожила в страхе перед Греем. Она ненавидела его: отец сломал ей жизнь. Она нуждалась в нем: отец был тем оплотом христианства, который незримо, но ежечасно поддерживал силу ее собственной веры. Грей был символом догмата, непримиримости со всей языческой мерзостью. Гвендиор не застала его умирающим, гнилым и тщедушным стариком, и в ее памяти отец навсегда остался олицетворением железной булавы, сокрушающей весь мир за стенами монастырей.

Только к глубокой ночи королева смогла наконец признаться себе, что жить стало легче. А обнаружив честность и приняв свой грех, самое время замолить его. В храме.

На рассвете по ушедшему герцогу в придворной часовне королевского замка прошло отпевание.

Ронелих испросил у слуги письменных принадлежностей. Не в пример многим знатным мужчинам Ронелих, как наследник Мэинтарского герцогства, был обучен грамоте, поэтому услугами писцов пользовался редко. Вот и сейчас мужчина сам принялся за послание сестре, которая, со слов Элайны (они постоянно поддерживали переписку), серьезно враждовала со свекром. Хотя и согласилась выхаживать старика до конца.

Ронелих крутил в пальцах перо, время от времени грызя его кончик: сочувствовать или поздравлять сестру – было неясно.

Вошел Роланд:

– А я все думал, куда ты пропал… – Брат заглянул через плечо Ронелиха на стол и почти безучастно добавил: – Кому пишешь?

– Герцогине Лигар, более известной как «сестра».

Роланд, не изменившись в лице, со скукой спросил:

– Зачем?

Ронелих не нашелся с ответом: что значит «зачем»?

– У нее есть муж, – заметил Роланд. – Правда, едва ли у него еще остались силы радовать женщин.

– Это не наше дело, – оборвал старший из братьев.

– Зато, если бы у Кэя нашлось для нее внимание и время, думаю, наша сестра-жрица была бы счастливее. Особенно теперь, когда старый Грей помер, как…

– Заткнись.

Роланд смерил брата оценивающим взглядом.

– Я зашел сказать: лошади готовы. Можем ехать.

Ронелих кивнул и мотнул головой в сторону двери. Наскоро закончив письмо, велел поживее сыскать гонца и отправился в родное герцогство.

Шиада ужинала в безмолвии – Кэй, наскоро перехватив еды, оставил ее в одиночестве, а Берада за столом вовсе не было. После ужина жрица несколько часов провела в молельне, а когда отправилась спать, в одном из коридоров замка увидела, как из покоев Берада вышла обнаженная пышнотелая служанка, закутанная в простыню. Последняя, поняв, что обнаружена, пискнула и убежала. Берад задержался в дверях, недоумевая, и вскоре узрел жену. Шиада прошла мимо с таким видом, будто сам факт нахождения рядом с мужем вызывал у нее острые приступы дурноты. Осторожно затворив дверь, герцог вернулся в комнату и, сев на кровать, громко выругался.