Читать книгу "Саур-Могила. Военные дневники (сборник) - Андрей Пальваль"

Иван («Охотник») был тяжело контужен. Несколько десантников получили тяжёлые ранения, один скончался. Их под обстрелом, с большим риском, вывозила «бэха». В том бою осколок немного зацепил руку «Монаха». Снял кожу. Его перебинтовали, и он остался на горе. А «Бобру» досталось серьёзнее. Осколки попали в плечо, их доставали потом в районе лопатки. Его увезли вниз в Петровское. Но пока его не увезли, он сам себе залепил целлоксом рану и продолжал бой. Хотя его рука постепенно отнималась. Потом я нашёл пакетик от целлокса и кровавый след на стене в его гнезде – прямо хоррор-муви, только в реале. Пламегаситель на его пулемёте был повреждён. То ли пулей, то ли осколком. Вообще, пулемётчики в бою пользовались особым вниманием противника. И, наверное, основной урон тоже они наносили.

К чему я вспомнил про «Бобра» (Кирилла Золотарёва)? Он и «Шмель» (Игорь Кулепетов) были ранены на Саур-Могиле. Обоим потребовалась госпитализация. Однако на тот момент ещё продолжался процесс их оформления. И официально они были призваны уже после ранений. Приказа на бумаге об их направлении на Саур-Могилу тоже нет. Т. е., получается, что они, выполняя долг, получили боевые ранения, которые нигде не отмечены. Ага, на даче у себя, неосторожно копали картошку…

Ночью дежурили по очереди с «Соколом» (между нашими «квартирами» было метров тридцать-пятьдесят). По четыре часа. Все дежурство я слушал, как со стороны РФ продолжают долбить оттуда же и туда же, что и в прошлую ночь. И таки додолбили. Под утро на нашей стороне, куда они стреляли, что-то загорелось. Похоже, их целью были склады или части ВСУ – что-то там долго горело и взрывалось в течение следующего дня, 20 августа.

20 августа

Окружение

Большой плюс кевларового шлема – им удобно упираться в бетонную стену или класть голову в нем на землю. И подушка не нужна. Отдежурив, передал вахту «Соколу» и улёгся в норке. Встал, когда уже светило солнце.

Ночью сквозь сон слышал, как подъезжала «бэха» и её разгружали – носили что-то мимо моей норки. Сходил посмотреть. Оказалось, что нам довезли оружия и боеприпасов. Гранаты РГД-5 и Ф-1, дымы, ВОГ, «мухи», цинки с патронами. Ещё у нас появился автоматический гранатомёт АГС-17 и даже какой-то ПТУРС. У АГС была поломана станина, но он работал. У ПТУРС отсутствовала оптика для наведения. Всё это добро надо было растащить по огневым точкам, каждому по потребностям. А то, что останется, надо было спрятать в яме. Недалеко как раз была одна, вырытая сапёрами при помощи инженерного заряда.

Солдаты разбирали патроны и «мухи», кто-то уже устанавливал АГС, другие курили матчасть – изучали инструкцию, как собрать ПТУРС. Я взял охапку «мух», оттащил к себе. Потом вернулся за патронами. Потом за ВОГ. Ещё взял пару «мух». И гранат тоже. Руки чесались ещё что-то взять. Но решил подождать, остыть. Тем более, что хотелось выпить чая.

Возле штаба, в кустарном очаге был разложен костёр. Сверху положена сетка. На ней закипал чайник и разогревалась пара банок с консервами из сухпайков. Сидели рядом солдаты – знакомые и не очень. Пил кофе полковник Гордийчук. Рядом бегал местный пёс. Солдаты его подкармливали. Спокойная обстановка – такие моменты быстро начинаешь ценить там. Недалеко тарахтел генератор, один рассказал случай из жизни. Другой пошутил. Но, в основном, фразы касались текущих дел, типа: «принёс рации на зарядку, куда поставить?».

Пара слов о питании на горе. В здании, точнее в том, что от него осталось, в подвале лежали буханки нарезанного хлеба. В предбаннике перед подвалом стояли картонные ящики с сухпайками. Каждая дневная норма запечатана в зелёный полиэтилен и разбита на завтрак, обед и ужин. Съесть это всё было сложно даже за день – жирно. Как-то неосторожно съел больше половины порции говядины с перловкой, потом сутки на еду смотреть не мог. Поэтому моя (и не только моя) технология была следующая. Разрезаешь дневной пакет. Находишь стикеры с мёдом – это лучшее, что было в комплекте. Рассовываешь их по карманам, чтобы съесть позже. Туда же влажную салфетку. Достаёшь галеты, паштет, одну из банок тушёнки с перловкой/гречкой, чай и сахар. Открываешь банку с тушёнкой и ставишь над костром – тёплой она лучше на вкус. Пока греется, можно подкрепиться паштетом, зачерпывая его галетным печеньем. Потом ешь тушёнку, столько ложек, сколько сможешь (ложки четыре-пять). Тут главное – остановиться при первых признаках, что не идёт. А потом чай. Такого обеда хватало раз в день. Остальное – перекусы чаем, мёдом и печеньем с паштетом. Голода не испытывали (еды хватало), но в туалет ходили редко.

В боевых условиях вообще живот набивать опасно. Одна из вещей, которые услышал от Жени (Малого) ещё в Краматорске, – это то, что в случае ранения в живот и распоротого кишечника твёрдые, не успевшие перевариться кусочки (та же перловка) будут дополнительно разрывать кишки, выходя наружу. Не знаю, правда или нет, но проверять не хотелось. Т. е. идея в том, что перед боем лучше быть полуголодным и есть желеобразную еду (если таковая имеется).

Там же, у штаба, я узнал, что не все перенесли вчерашний бой нормально. Появилось несколько деморализованных бойцов. Когда заходил в подвал по хлеб, увидел там пару ребят в слегка офигевшем состоянии, со взглядом куда-то, как будто они смотрели в пропасть. Тогда только подумал: «хорошо, что это не со мной».

Этим парням, похоже, жизнь насыпала больше, чем психика готова была принять. И это не вопрос крутости, а вопрос индивидуальной устойчивости в конкретный момент времени. Может быть, не будь нахождение там моим осознанным выбором или будь нагрузка сильнее, то сидел бы и я в подвале, не желая выходить наружу. Поэтому не сужу их и другим не советую. Просто жаль. Ещё больше жаль покалеченных и убитых. И их семьи…

Тогда же узнал, что у нас в роте есть новый боец – парень из Донецка, он только прибыл и сразу попал на Саур-Могилу. Раньше мы не были знакомы, и на горе тоже не общались, только здоровались. Хороший, тихий парень, спокойно нёс службу, выполнял приказы. Хотел освободить свой город от захватчиков и их коллаборантов. Оставил жену и ребёнка, пошел в ВСУ. Вова Бражник… погиб под Иловайском, в коридоре… сразу после выхода с Саур-Могилы.

Пока пил чай, подошёл Тренер с сапёрами.

– Нашли мы, где танк заезжал для выстрелов. В трёх местах. Заминировали там всё. Пусть теперь попробует туда сунуться.

– А что с ПТУРС? Говорят, у нас ПТУРС теперь есть… – спросил кто-то.

– Там оптики не хватает.

– То есть?

– Прицелиться не получится. Запустить ракету сможем, а попасть – нет.

– Блин, и что теперь, нахрена он нам такой?

– Да поставим его так, чтобы сепары видели. Танкисты если узнают, что тут ПТУРС стоит, обосрутся и ближе чем на два километра не приблизятся. Это – смерть танка.

Забегая наперёд, скажу, что в следующий раз танки били по нам уже не с километра-двух, а подальше. Тренер знал, что говорил. Вообще, он был тем человеком, которые не только сильны духом, но и делятся этим с другими. Да и сапёры тоже вызывали уважение. Они профессионально делали своё дело. Минировали основное направление, по которому нас могли штурмовать. Поставили управляемые монки на площадке у ёлочек. Положили колючку в укрытиях, где могла накапливаться живая сила, сделав их непригодными.