Читать книгу "Эмигрантка. История преодоления - Екатерина Мириманова"

– Хуанки, срочно зови медсестру, антибиотики подействовали!

Тот позвонил, мигом прибежала любезная девушка Мария и, увидев мою руку, тут же пошла за дежурным врачом. В дверях появился медик странного вида (и неудивительно: в пуэнте все более или менее приличные врачи стараются уехать), говоривший с неуловимо знакомым акцентом.

– Ты из Румынии? – догадалась я.

– Да.

Надо отдать должное испанским больницам: большинство из них превосходит российские клиники и по оснащенности, и по комфортабельности.

Я объяснила ситуацию. Боль в руке не стихала, а при любом нажатии из нее вытекал гной.

– Ну что ж, будем ждать! – отрезал профессионал.

– Ты с ума сошел? Чего будем ждать? Ампутации или сепсиса?

Он стушевался, но потом ответил:

– Надо подождать двадцать четыре часа, чтоб гной собрался в одном месте!

– Ты понимаешь, что на кону моя правая рука, а я писательница и при этом правша?! Нужно срочно сделать томограмму и чистку, установить дренаж. Только так можно спасти руку.

Он пожал плечами и вышел из палаты.

Я снова вызвала медсестру, которая попыталась почистить рану. Каждое прикосновение причиняло нестерпимую боль. Утирая слезы, я обратилась к девушке:

– Мария, послушай. Я понимаю, что это звучит абсурдно, но я сомневаюсь в компетентности местных врачей. Меня нужно срочно оперировать, но перед этим необходима томограмма.

– Сегодня выходной, и томограмму можно сделать, только если есть непосредственная угроза жизни.

– А сепсис, который, весьма вероятно, разовьется у меня в течение этих чертовых двадцати четырех часов, не кажется тебе непосредственной угрозой жизни?!

Медсестра побледнела и вышла из палаты. А через час меня отвезли в радиологическое отделение. Появившийся хирург – не Паласиос, а другой, по имени Даниэль Ферро, – пообещал, что операция начнется часов в шесть вечера.

Томограмма оказалась настоящей пыткой. А тяжелее всего было держать руку в фиксированном положении. Но я справилась, поскольку за долгие годы привыкла к принципу «надо – значит надо».

После процедуры вновь подошел Даниэль и спросил, что я ела на завтрак. Я ответила, что смогла выпить только сок. И то лишь для того, чтобы предотвратить голодные обмороки. Хирург сказал, что в этом случае, несмотря на риск, не будет дожидаться вечера и прооперирует меня экстренно. На нем лица не было, и я внезапно осознала, насколько все плохо. Ради меня даже отменили плановую операцию.

Хуанки привез Катю. Мама с Марио тоже приехали. Последнее меня особенно растрогало. Впервые за долгие годы я чувствовала себя по-настоящему нужной.

В полдень меня увезли в операционную. «1 мая, День трудящихся», – почему-то пронеслось у меня в голове. Мне надели маску, и я уснула. А очнувшись, прежде всего посмотрела на руку: зрелище было удручающее. «Разрез с двух сторон, – подумалось мне. – Черт, прощайте кулинарные передачи! С такими шрамами меня никто не захочет снимать!»

Я думала, что после операции все мигом наладится, но этого не произошло. Долгое время мне не удавалось пошевелить пальцами правой руки. Несмотря на гору принимаемых ежедневно таблеток («Трамадол», антиэпилептики, морфины, антидепрессанты и так далее), боль сопровождала меня и днем и ночью.

Да и муж, словно нарочно, принялся доводить меня до белого каления с удвоенной энергией. Может, мои страдания доставляли ему удовольствие? Изо дня в день он талдычил, что я не люблю его и не хочу работать над отношениями. Я попросила его возвращаться домой хотя бы на ночь, чтобы Кате не было так одиноко, но он меня не слушал.

Муж, словно нарочно, принялся доводить меня до белого каления с удвоенной энергией. Может, мои страдания доставляли ему удовольствие?

Стоит ли удивляться, что сердце Хуанки начало барахлить еще сильнее?

Когда его пульс впервые ускорился до 230 ударов в минуту, я сказала, что ему стоило бы самому лечь в больницу и подлечить сердце. Он сослался на Катю, которую не хочет оставлять совсем одну. Но я возразила, что за дочкой может присмотреть и Марта, тем более что дома он, по сути, не бывает. Тогда он заявил, что я не справлюсь без его помощи. Я заверила мужа, что как раз в больнице мне помогает медперсонал, а вот после выписки придется тяжело. Чем он мне поможет, если на каждом шагу его будет преследовать одышка? Однако он и слышать об этом не желал.

Поначалу я думала, что Хуанки всего-навсего рассчитывает заполучить еще один козырь, который сможет использовать против меня в грядущих скандалах: он, мол, день-деньской просиживал у моей постели, несмотря на слабое сердце, а я, бессовестная, совершенно не ценю его жертв и не жалею его.

Но дело в том, что я-то об этом не просила. Откровенно говоря, меня напрягало круглосуточное пребывание в одной комнате с ним. К тому же он почти все время сидел, уткнувшись в компьютер, и одергивал меня каждый раз, когда я звонила подругам: якобы я мешаю ему работать над новым меню.

Лишь позднее до меня дошло, что у Хуанки имелась и иная причина. Он не покидал палаты, так как боялся, что я найду себе в больнице кого-нибудь другого. Всякий раз, когда ко мне приближался посторонний мужчина, на лице мужа отражалась целая буря эмоций.

Поскольку выбор развлечений был невелик, ведь телевизор я не смотрю, мне пришлось нарезать километры по больничным коридорам. Чтобы снять стресс, я (с каким-то даже остервенением) гуляла с утра до ночи. Был у такого времяпровождения еще один существенный плюс: Хуанки за мной не ходил, потому что тахикардия мешала ему. Я попросила его дать развод и с тех пор поднимала эту тему ежедневно, но пока безрезультатно.

Однако сохранились у меня с тех времен и хорошие воспоминания.

Каждое утро ко мне заглядывал физиотерапевт – улыбчивый пожилой мужчина, всегда носивший галстуки с растениями или животными. Я неизменно смеялась и спрашивала: «Кто у нас сегодня?» Иногда это были жирафы, порой – бегемоты или попугаи. Вместе с ним мы пытались вернуть работоспособность моей правой руке. Процесс этот я бы приятным не назвала, а вот самого врача – очень даже.

Кроме того, я познакомилась со многими больными и сдружилась с медсестрами. История одной из пациенток поразила меня до глубины души. У нее не было забинтованных конечностей, она не хромала. Как-то я спросила, что она делает в травматологическом отделении, и та поделилась своей, не побоюсь этого слова, трагедией. Когда девушка проходила рутинный медосмотр по работе, врач обратил внимание на небольшую припухлость под мышкой. Никаких других симптомов не было, однако медик настоял на обследовании. Диагноз прозвучал как гром среди ясного неба: рак лимфатической системы и легких. А у девушки дочь лет пяти и муж, который явно души в ней не чаял. Вопреки всему она не утратила оптимизма и бодрости. И глядя на нее, я подумала: «Мне грех жаловаться. В худшем случае у меня всего лишь не будет работать правая рука».