Читать книгу "Власть - монополия на насилие - Олег Кашин"

10 января 2012. Вчера лидер «Левого фронта» Сергей Удальцов, весь декабрь просидевший в спецприемнике, провел свой первый митинг в центре Москвы. Спецкор ИД «Коммерсантъ» Олег Кашин не готов считать освобождение Удальцова признаком политического потепления.

Самое ужасное последствие декабрьских митингов — теперь, когда на площадь выходит меньше ста тысяч человек, это уже кажется незначительным и неинтересным. Поэтому, проезжая вчера мимо, может быть, двух сотен митингующих у станции метро «Улица 1905 года», я даже не вышел из машины. Двести граждан с флагами — это по нашим новым меркам слишком мало, почти незаметно.

Двести граждан с флагами отмечали некруглое 107-летие Кровавого воскресенья — 9 января. Организатором митинга был «Левый фронт» и лично Сергей Удальцов, судьба которого была, может быть, самым драматическим проявлением декабрьских протестов — пока на Болотной площади и проспекте Сахарова проходили митинги, Удальцов сидел в спецприемнике, получая новые 15 суток сразу по окончании предыдущих. К концу декабря больше всего оппозиционных проклятий собирала судья Боровкова, посадившая Удальцова на очередные 15 суток в тот же день, когда он должен был выйти на свободу. Удальцов объявлял в спецприемнике голодовку, его клали в больницу, потом снова сажали — на таком фоне разговоры о политических реформах и диалоге власти с протестующими выглядели достаточно лицемерно, потому что сколько бы Алексей Кудрин ни говорил о необходимости переговоров, все равно последнее слово в них останется за судьей Боровковой.

И то, что Сергей Удальцов теперь все-таки на свободе и даже устраивает митинг на двести человек — это выглядит абсолютным хэппи-эндом и признаком политического потепления, хотя никакой это, конечно, не хэппи-энд, и все прекрасно понимают, что если завтра потребуется, Удальцова снова заберут за переход улицы в неположенном месте, и судья Боровкова снова даст ему 15 суток, а потом еще 15 суток.

«Потепление сверху» — явление обратимое и не дает никаких гарантий по поводу того, что на смену ему не придет очередное похолодание. Оба декабрьских митинга, о которых мы так много говорили в последние недели и, видимо, будем говорить еще долго, заканчивались принятием резолюций с достаточно конкретными требованиями — освобождение политзаключенных, отмена итогов декабрьских выборов, отставка Владимира Чурова. По всем пунктам ответы уже получены — сформированная по итогам выборов Госдума уже заседает, Владимир Чуров обещает подумать об отставке через четыре года, а что касается политзаключенных — ну вот Удальцов митингует, а мог бы сидеть.

О том, что власть и протестующие должны вести диалог, вести переговоры, говорят буквально все. Но не все понимают, что переговоры уже ведутся — по крайней мере, в таком формате: требования митингующих известны, и власть на них постоянно отвечает.

26 декабря 2011. На Болотной площади 10 декабря было круто.

На проспекте Сахарова 24 декабря было тоже круто.

Сергей Удальцов — это всегда было не круто.

I

2003 год, осень. В Москве проходит очередной «Антикап», и я даже не знаю, как объяснить вот этому сообществу, в которое я сейчас пишу, что такое «Антикап». Полное название — «Антикапитализм-2003». По Бульварному кольцу идет демонстрация радикальных леваков. Даже не помню, санкционированная или нет, — может быть, даже и несанкционированная, но по тем временам это значило совсем не то, что теперь. Те времена вообще сильно отличались от наших. Радикальные леваки маршировали по бульварам, их никто не разгонял, но выглядело это все равно ужасно экстремистски и радикально. Еще не запрещенные нацболы, пугая прохожую интеллигенцию, скандировали «Наши «Миги» сядут в Риге!» и — о да! — «Сталин, Берия, Гулаг!», кто-то еще (а может, те же нацболы) скандировал «Путин — г…», и их никто за это не арестовывал, а я спокойно цитировал этот лозунг в газете, совершенно не опасаясь, что ее собственник (тогда им, кстати, был Борис Березовский, что тоже трудно понять, глядя из 2011-го) как-то меня за это накажет.

Заканчивалось шествие митингом у памятника Кириллу и Мефодию. Колонна нацболов, подходя к памятнику, стала скандировать: «Лимонов, Лимонов!» Следом шла колонна другой левой организации, явно конкурирующей. Когда они начали скандировать фамилию своего лидера, выглядело это пародией.

Они кричали: «Удальцов, Удальцов!»

Это было восемь лет назад. Я впервые услышал эту фамилию и сразу понял: Удальцов — это не круто.

II

Случая убедиться в обратном в последующие годы у меня не было, кажется, вообще. Удальцов так и оставался уменьшенной копией Лимонова и одновременно пародией на него — Лимонов без лимоновского чувства стиля выглядит достаточно жалко. В 2004-м нацболы ворвались в здание Минздрава, и все мировые газеты облетела фотография выбрасываемого из кабинета министра портрета Путина. Спустя месяц Удальцов взялся повторить тот же трюк с Министерством образования (я тогда писал, что нацболы и Удальцов — это как кока-кола и пепси русского протеста) и даже сумел прорваться в здание Министерства на Тверской. Мы, приглашенные им репортеры, ждали на тротуаре — сейчас откроется окно и из него вылетит портрет Путина. Не дождались — Удальцов заблудился в коридорах министерства, потом его поймал охранник и сдал в милицию. Составили протокол и отпустили (нацболов из Минздрава потом долго судили и присудили им несколько лет колонии). На следующую удальцовскую акцию я тупо не пошел — зачем, если это не круто?

III

Прошло пять лет, я уже перестал писать о митингах, и имя Удальцова в моей жизни звучало уже таким монотонным фоном, когда очередной коллега, сходивший на очередной митинг Удальцова, объяснял редактору, что писать об этом митинге не надо, потому что это не круто. Удальцова опять забрали в милицию, Удальцов опять что-то пикетирует, Удальцову дали 15 суток, Удальцов объявил голодовку — это звучало как несмешной анекдот. Когда я впервые услышал имя Удальцова, ему было 26. Теперь ему почти 35. И все одно и то же — митинг, арест, голодовка, бу-бу-бу-бу-бу. Удальцов — это не круто.

IV

В декабре это удальцовское бу-бу-бу стало непрерывным, но в этом декабре непрерывным стало вообще все, потому можно было не обратить внимания, что новости об очередных 15 сутках для Удальцова стали звучать буквально каждые 15 суток. То есть человек выходит из дома, его хватают, тащат в суд, арестовывают, потом срок ареста истекает, и его снова тащат в суд и снова дают 15 суток. В какой-то момент в новостях об Удальцове появилось слово «реанимация» — он так и продолжает голодать, у него язва желудка, из спецприемника его везут в больницу, из больницы в спецприемник, из спецприемника в суд и так далее. К прошлой субботе уже было можно догадаться, что происходит что-то не то, и далекая от левой риторики толпа на проспекте Сахарова почтительно выслушала его видеообращение о классовой борьбе и о правах трудящихся, но я не думаю, что на проспекте было много людей, которые что-то всерьез поняли; жена Удальцова Настя сказала, что завтра, в воскресенье, его должны выпустить — ну вот и славно. Выпустили же Навального с Яшиным, и теперь они митингуют на проспекте Сахарова. Завтра выпустят Удальцова, он придет на телеканал «Дождь», и аудитория этого канала увидит, что Удальцов — это не круто.