Читать книгу "Фармацевт - Родриго Кортес"

И вновь единственным человеком, способным в этом безумном круговороте действовать сколько-нибудь осмысленно, оказался Ричард Стэнфорд. Он мгновенно понял: отец умирает.

Ричард опустился на колени, измазав свои домашние брюки кровью, стараясь не касаться ещё тёплого трупа Ральфа, подсунул под плечи отца обе руки, перевернул потерявшего сознание графа на спину. Затем приник ухом к груди отца, услышал частое и неровное, срывающееся в нитку биение сердца.

В этот страшный момент произошёл мгновенный качественный прорыв, неожиданный скачок таинственных способностей Ричарда на новый уровень. Мало того, что Дик абсолютно точно понял: счёт времени пошёл уже не на минуты, а на секунды, сердце графа Уильяма вот-вот остановится. Ричард вдруг мысленно увидел, как бы он мог сейчас помочь умирающему отцу, вытащить его из разверзшейся могилы. Перед его внутренним взором словно бы предстала невзрачная травка с крупными бледно-жёлтыми цветами, пронизанными буроватыми жилками и собранными в однобокую кисть. Такая травка росла и в их саду, считаясь сорняком, цвела в середине лета. И на вересковых пустошах в окрестностях Фламборо-Хед встретить её было самым обычным делом.

Наперстянка! Ах, если бы у Дика была сейчас под рукой спиртовая вытяжка из этого обычного и невзрачного сорняка, или настой, или отвар, да хоть бы порошок сушёных листьев! Ведь он бы мог спасти отца!

Ричард, конечно, не мог знать, что через полвека сердечные гликозиды, выделенные из наперстянки, прежде всего гитоксин и дигитоксин, совершат подлинную революцию в кардиологии, позволят вытаскивать с того света безнадёжных больных после тяжелейших инфарктов. Да ведь и слово «инфаркт» в викторианской Англии никто бы не понял, в те времена говорили куда образнее: «разрыв сердца». Как раз то, что происходило сейчас с лордом Уильямом Стэнфордом… Спазм коронарных сосудов, а затем всё отсюда непреложно вытекающее. Классическая клиническая картина, хоть в учебник вставляй.

Дику просто ярко и в деталях представилось, как длинные и тонкие нити жемчужно-серого цвета, пахнувшие мускусом и лимоном, извиваются, словно крохотные змейки в потоке крови, подплывают к надорванному сердцу отца, мягко покрывают его спасительной пеленой ажурной пространственной решётки. И вот сердечный ритм выравнивается, движение крови становится стабильнее…

Но не было в руках у Дика нужного средства. Может быть, и хорошо, что не было? Да, примерно пятьдесят шансов из ста за то, что ему удалось бы спасти умирающего от острой сердечной недостаточности графа Уильяма. Вот только для чего спасти? Не для виселицы ли? Английская Фемида того времени отличалась немалой суровостью. Ни древность рода, ни военные заслуги, ни, наконец, смягчающие обстоятельства – сильное душевное волнение, мощнейший аффект – не спасли бы лорда Стэнфорда от вердикта присяжных «Виновен!». Слишком очевидной выглядела картина преступления. А дальше в силу вступил бы неумолимый закон, наказание же за умышленное убийство в Британской империи существовало только одно. Разве что на помилование Её Величества оставалось бы надеяться.

Только ведь не захотел бы граф Стэнфорд жить после того чудовищного обмана, свидетелем которого он стал. И убийство Платтера, пусть совершённое в пароксизме гнева, в невменяемом состоянии, вряд ли себе простил бы. Мир графа Уильяма необратимо рухнул, стоит ли влачить жалкое существование среди руин и развалин? А самое главное: не дожил бы несчастный граф до суда. В английских тюрьмах того времени не предусматривалось особого отношения к законченным морфинистам, никто бы не дал Уильяму Стэнфорду наркотик. И жизнь его почти наверняка закончилась бы в немыслимых муках абстинентной ломки.

Граф в руках Ричарда длинно, тягуче вздохнул, по его телу прошли подряд три судорожных волны. Начиналась агония, которая обещала не затянуться. Как долго может умирать человек?

Дыхание графа стало неглубоким, трепещущим. Грудь вздымалась чуть заметно, но очень часто.

Ричард, всё внимание которого было поглощено умирающим на его руках отцом, приподнял голову: что-то изменилось в окружающей обстановке. Что? Мысли двигались тяжело, точно продираясь сквозь вязкий и липкий студень с цветом и запахом свежей крови.

Тут Дик понял: стало тихо. Прервался леденящий душу крик матери. Но где же она? Дик только успел заметить промелькнувшую в щели закрывающейся двери ночную рубашку Фатимы. Затем резко щёлкнула вошедшая в проушину задвижка.

…Давно замечено: перед тем как погаснуть, пламя догорающей свечи вспыхивает на секунду или две особенно ярко. Так и леди Стэнфорд, прежде чем окончательно погрузиться в беспросветную бездну полного психического распада, вдруг на очень короткий срок обрела ясность сознания. Напоследок злая судьба преподнесла матери Ричарда такой вот страшный подарок. Пелена спала с неё, но только для того, чтобы обречь Фатиму на душевные муки чудовищного накала. За какое-то неуловимое мгновение мозг леди Стэнфорд точно продуло обжигающе холодным сквозняком, она мгновенно осознала ужас случившегося. А кроме того, Фатима сразу же поняла: её муж, который только что зарубил её любовника, сейчас умрёт и сам.

Это странно, это отдаёт мистикой, но жуткая смерть Ральфа Платтера, случившаяся у неё на глазах, точно освободила женщину от липких психологических пут, от паутины, которой так старательно обматывал Ральф её душу последние три года. Право же, невольно вспоминаются легенды о смерти колдуна, после которой жертва колдовства сбрасывает с себя злые чары. Только вот цена такого освобождения оказалась непомерно высокой, Фатима не хотела и не могла принять эту цену! Не могла она и оставаться здесь, на месте трагедии, не могла видеть труп Ральфа и корчащегося в агонии мужа, не могла вообще видеть других людей. Даже Ричарда, единственного дорогого и близкого человека, оставшегося у неё в этом безжалостном мире. Ей нужно было остаться одной, подобно тому, как смертельно раненному животному нужно заползти в нору… И точно так же, как такое животное, чисто инстинктивно, леди Стэнфорд отступила назад в свою комнату и захлопнула дверь.

В этот момент Ричард Стэнфорд совершил роковую ошибку, за которую корил себя всю оставшуюся жизнь. Нельзя было оставлять мать одну даже на короткий срок! Любой ценой, пусть взломав с помощью слуг дверь, необходимо было взять её под свой контроль, не давать ей свободы действий. Увы, даже люди с исключительно высоким интеллектом не застрахованы от ошибок, не могут предусмотреть всего, тем более в таких чудовищных по напряжению и трагизму ситуациях. Не стоит забывать и того, что Ричарду шёл всего лишь шестнадцатый год, он просто не успел накопить соответствующий жизненный опыт. Если бы в эти страшные минуты с ним рядом был Генри Лайонелл!

Да ведь и разорваться пополам Ричард не мог! Как раз в то мгновение, как мать щёлкнула задвижкой двери, тело графа вновь дёрнулось в руках Ричарда, он опустил глаза и вдруг встретил совершенно осмысленный взгляд отца. Снова сработало то же самое правило, что и в случае с леди Стэнфорд: догорающая свеча ярко вспыхивает перед самым концом! За несколько секунд до смерти к графу вернулось сознание и способность мыслить. Губы сэра Уильяма вдруг зашевелились, точно он пытался что-то сказать.