Читать книгу "Фармацевт - Родриго Кортес"

«Всемогущий Боже! – потрясённо подумал Ричард. – Сейчас они поднимутся сюда, увидят этот кошмар… Ведь всё поймут! Впрочем, разве такое скроешь… Мой отец сделался убийцей… Надо посылать кого-то в Фламборо-Хед, за полицией. Коронер из Йорка появится позже, разве что к вечеру. Надо срочно связаться с мистером Лайонеллом, если сейчас кто-то может нам помочь, то только он. Но почему, каким трижды проклятым чудом отец оказался в это утреннее время здесь, около комнат матери?! В эти часы он никогда не выходит из своих покоев, спальни или кабинета. И я знаю, почему! У отца начинается утренняя ломка, он колет себе очередную дозу наркотика и забывается на какое-то время, уходит в свой мир. Почему, провались я пропадом, дверь в комнату матери оказалась открытой настежь? Что делает здесь Питер? Прибежал на крик? Откуда взялся палаш?»

Впрочем, относительно палаша Ричард догадался сразу. Небольшая, но подобранная со вкусом и знанием дела коллекция холодного оружия занимала одну из стен гостиной. Сабли и палаши, шпаги, рапиры, кинжалы висели прямо под родовым гербом Стэнфордов – вставшей на дыбы белой лошадью в красном поле. А гостиная располагалась по другую сторону коридора, чуть наискось от покоев леди Стэнфорд.

Мышление Ричарда вновь демонстрировало свои уникальные качества. Дик был потрясён до глубины души, сердце стучало с перебоями, сбиваясь с обычного ритма, ощутимо кружилась голова, поташнивало, но какая-то часть его мозга, даже в обстановке запредельного кровавого кошмара, сохраняла способность к холодному и точному анализу. А секунды всё продолжали двигаться медленно, как осенние мухи, словно предоставляя Ричарду возможность предварительного осмысления произошедшей трагедии.

«Итак, – думал Ричард, пытаясь мысленно реконструировать случившееся, – отец каким-то образом застал Платтера и мать в такой ситуации, что ему сразу всё стало ясно. Затем на отца накатил приступ лютого бешенства, он впал во что-то, подобное боевому безумию берсерка. Отец бросился в гостиную, сорвал со стены первое попавшееся оружие… Одно странно: обычно он не может передвигаться достаточно быстро, мешает больная нога. Значит, может… Мало ли на что способен человек в состоянии сильнейшего душевного волнения!»

В этом своём рассуждении Ричард Стэнфорд был совершенно прав. В то время такие понятия, как «стресс» и «аффект», ещё не стали привычными, они только-только появились в психологии. Но уже тридцатью годами позже, после Первой мировой войны, стало известно и общепризнано: силы человека в момент мощного стресса возрастают многократно.

«А Ральф, по всей вероятности, струсил, – продолжал свою реконструкцию Ричард, – потерял от страха способность соображать. Платтер бросил мать, кинулся к двери, желая спастись бегством. Он ведь даже одеться не успел! Нет бы ему или матери использовать тот десяток секунд, когда отец бросился в гостиную за оружием, и запереть дверь на задвижку… Нет, отец, конечно, всё равно взломал бы дверь. Но самый страшный гнев, самый пик ярости у отца, скорее всего, успел бы притупиться, и, может быть, всё закончилось бы без крови. А так перепуганный Ральф выскочил прямо под удары взбешённого отца, у Платтера не было никаких шансов уцелеть. Какое несчастье, что я гулял по саду! Будь я в своей комнате, я бы услышал шум, кинулся бы сюда пятью минутами раньше, я бы успел остановить отца, помешать ему. Но… Питер?! Почему не остановил отца он? Когда брат появился здесь, у комнат матери, уже после развязки? Или он был рядом с отцом с самого начала?»

Почти помимо воли у Дика возникла мысль: «С отцом что-то не так, и дело здесь не в том, что он только что убил человека. Есть что-то ещё, я чувствую это. Что? Он же должен быть в состоянии наркотического транса, если, как обычно, укололся с утра морфием. Значит, не укололся? Тогда это могло добавить звериной ярости в его гнев. Такое уже случалось, даже самые невинные мелочи бесили его до исступления, а тут такое… Понятно, почему он кинулся в гостиную за палашом. Но что могло помешать ему уколоться своей обычной дозой? Или… кто мог помешать?»

Почему-то Ричарду почудилось, что он знает ответ. Но откуда вообще такие вопросы?

Все эти мысли промелькнули в голове у Ричарда за какие-то несколько секунд, но тут события вновь понеслись, как пришпоренная лошадь, и Дику стало не до размышлений.

Он подхватил едва держащегося на ногах отца за плечо, и тот обернулся к нему, посмотрел в глаза сына. Этот взгляд и прикосновение Ричарда словно бы вернули графа Уильяма в реальность. Лорд Стэнфорд резко дёрнулся, судорожным рывком повернул голову, вновь посмотрел вниз, себе под ноги. На этот раз он увидел! И не только увидел, граф понял, что произошло.

Граф Уильям Стэнфорд, полковник британской тяжёлой кавалерии в отставке, убивал не раз. Но одно дело, когда от твоей руки погибает вооружённый враг, когда это происходит на войне, в бою. Совсем другое, когда под ногами лежит искромсанный труп человека, которого ты знал, с которым разговаривал, сидел за одним столом, к которому даже испытывал симпатию. И жертва твоей безумной ярости даже не защищалась! Да, ярость и порыв гнева, неудержимого, как ураган, в чём-то, пусть даже во многом, оправданны. Но… До чего же ужасны последствия! Во что твоя рука превратила живого человека! В безобразный, истекающий кровью труп…

Для нормальных людей, не маньяков, не садистов, не убийц по природе – а есть, к несчастью, такие выродки! – подобная ситуация и её осознание предельно мучительны, почти нестерпимы.

Граф Стэнфорд зашатался ещё сильнее, лицо его мертвенно побледнело, мгновенно осунулось. Он глубоко, со всхлипом вздохнул… И уже не смог выдохнуть. Зубы невидимого зверя впились графу куда-то за грудину, клыки терзали его внутренности, причиняя адскую боль. Затем огненная волна боли докатилась до левой лопатки и руки, поднялась к шее, сдавив её безжалостным кольцом. Грудную клетку точно наискось охватил сжимающийся раскалённый обруч.

Ричард уже не мог удержать отца; глаза графа Уильяма закатились, он судорожно дёрнул руками, широко развел их, точно желая кого-то обнять, и рухнул вниз лицом прямо на окровавленный труп Ральфа Платтера.

К этому моменту в залитом кровью коридоре около дверей Фатимы стало уже многолюдно: пять перепуганных и ошеломлённых человек из обслуги Стэнфорд-холла бестолково метались взад-вперёд, с трудом поднялся с четверенек Питер и теперь, пошатываясь, медленно брёл к лестнице; не переставая кричала Фатима. Психика леди Стэнфорд подвергалась сейчас чудовищному давлению, последние душевные скрепы хрустели и рушились. Словно бы кто-то грубым и резким движением содрал присохший бинт с ещё не зарубцевавшейся раны. Шок оказался слишком силён для несчастной женщины, Фатима уже не могла сколько-нибудь реально воспринимать окружающий мир, для неё он стремительно распадался, и лишь чувство жуткого отчаяния и непереносимого ужаса ещё как-то связывало её с действительностью. Её мозг, всё, что осталось от структуры её личности, словно бы выжигало изнутри, но и впасть в спасительное беспамятство она никак не могла. Так корабль, получивший смертельную пробоину в днище, некоторое время ещё держится на плаву, но через несколько неумолимых мгновений на поверхности моря остаётся лишь воронка гибельного водоворота да обломки со щепками.