Читать книгу "Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте"

Миллион сто тысяч чертей

Жизнь порой богата на такие штуки. Я — в Париже, где происходят всякие пресс-конференции, интервью и тому подобные дела по случаю выхода на лягушатниковском наречии моего последнего романа, с важным видом сижу в отеле и отвечаю на вопросы журналистов насчет креативного импульса и прочей фигни, призванной декларировать, что, мол, книгу вашу не читал, не собираюсь и ни малейшего желания не испытываю (а когда брякнешь, что, мол, послушайте, я просто рассказываю истории, на тебя смотрят как-то странно)… да, так вот, насчет креативного томления, жажды самовыражения и прочих recherches de l’inspiration perdue[40]— это не ко мне, с этим сходите к тем, кто живет литературными приложениями и рассказами о главной книге, которую они, такие зайчики, не пишут, потому что не хотят. У меня все не так и все просто — сюжет, сказуемое, подлежащее, завязка, развязка. Вопиющая банальность. Простой пехотный литератор, не ведущий колонку в разделе «Культура» газеты «Эль Паис». Ну, ладно, действо тянется и тянется, а потом появляется дамочка-фотограф — французская версия Элизабет Шу, — и ты проливаешь себе кофе на брюки, заглядевшись угадайте на что, и на снимке выходишь полным кретином. Самое же скверное, что весь день поглядываешь на часы, мечтая о зазоре, о щелочке, чтобы выскочить, схватить такси и спастись на площадь Трокадеро, совсем неподалеку от Эйфелевой башни. Там, в Морском музее, устроена временная экспозиция Mille sabords! — «Тысяча орудийных люков» или в вольном переводе — «Тысяча громов и молний». А это, безотносительно к презентации моего романа, я пропустить не согласен ни за что на свете.

Кое-кто из вас понимает, что я хочу сказать. Те, кто, подобно вышеподписавшемуся, играл в шахматы с генералом Алькасаром, разгадывал загадку трех «Единорогов» — Трое братьев поплыли навстречу полдневному солнцу — или встречался с пиратской субмариной капитана Курта в глубинах Красного моря, покуда Хэддок разносит на куски машинный телеграф, — те поймут, о чем я. И разделят мои чувства в ту минуту, когда, сбросив наконец и ненадолго бремя обязательств перед издательствами, я переступил порог музея и оказался в толпе шумной школьной мелюзги, шедшей парами и за ручку. А пройдя в глубину, в последние залы этого лягушатниковского музея — заметно, замечу, проигрывающего по богатству экспозиций великолепию Мадридского морского музея, — медленно, как в храме, проследовал мимо экспонатов, столь памятных мне, что не было никакой нужды вглядываться в пояснительные подписи. Передо мной представала история легендарной дружбы, которая связывала юного репортера со светло-русым хохолком и запьянцовского капитана торгового флота, — дружбы, пронесенной ими через моря и пустыни, по ледяным склонам Тибета и безмолвным кратерам Луны. И этот долгий путь свершал с ними вместе и я — страницу за страницей, мечту за мечтой, — и их история стала моей историей. Тинтин, Хэддок, Снежок, я сам. И потому, шагая по этим залам, я чувствовал, что прохожу по собственному моему прошлому. А началось все, естественно, с жестянки крабов. Потом был «Карабуджан» на причале. Каюта «Авроры» в шторм. Загадочная звезда. Воспоминания шевалье Франсуа де Адока, капитана королевского корабля «Единорог». «Сириус», зафрахтованный капитаном Честером. Зал в замке Муленсар, посвященный военному флоту… Детство мое проходит перед глазами, и я снова чувствую, как бегут мурашки по коже, когда я открываю один из альбомов, которые храню до сих пор и временами перелистываю бережней и внимательней, чем «Дон-Кихота» Ибарры. И снова оказываюсь рядом с захватывающим приключением, с наблюдением, с размышлением, с головоломкой, после разгадки которой уже никогда не будешь прежним, потому что жизнь твоя пошла по одному из бесчисленных направлений, прочерченных судьбой и случаем. И все — вместе с верным псом, с суровым, грубоватым другом — чего же еще просить? — бородатым, крепко пьющим моряком, так любящим нанизывать цепочки брани и божбы: Башибузук, зуав, изверг, технократ, обезьяна-капуцин, пироман, анаколуф, эктоплазма, параноик, имбецил. О, это незабываемое и всеобъемлющее миллион сто тыщ чертей!

Так что если среди вас есть те, кому известен виски «Лох-Ломонд» и значение загадочного словосочетания «пулеметчик со слюнявчиком» и кому доведется прибыть в Париж на презентацию романа или еще зачем, оставьте Лувр на этот раз на растерзание японцам: никуда Джоконда не денется, дождется вас, как и панельные барышни с улицы Сен-Дени. Вместо этого… ну, вы уже поняли — отправляйтесь на площадь Трокадеро (там и станция метро рядом), в Морской музей, на выставку «Тысяча орудийных люков», открытую до 21 ноября. Не каждый день можно своими руками потрогать субмарину профессора Турнесоля.

Хорхе Хуан и память

Есть на белом свете такое, что примиряет меня со многими явлениями. И людьми. Я держу в руках «Завещание Хорхе Хуана», великолепно изданный каталог, который выпущен в свет попечением муниципалитета Новельды и Сберегательным банком «Медитерранео» — последний, я полагаю, всю затею субсидировал — по случаю открытия в этом городе постоянной экспозиции, посвященной памяти одного из самых достойных его сынов, видного ученого и мореплавателя XVIII века Хорхе Хуана-и-Сантасилья, человека, необыкновенно важного для понимания того времени, предтечи просветителей, которые время от времени поднимали и сейчас еще поднимают голову, давая нашей злосчастной стране шанс измениться к лучшему. До тех пор, разумеется, пока другие — всегдашние — не врежут дубинкой по башке этим самым просветителям (а то и вовсе отправят на тот свет), а дальше все пойдет своим чередом, с попами-мракобесами и политиками-неучами, столь же безграмотными, сколь и бессовестными.

Но я малость отвлекся. Итак, я говорил о Хорхе Хуане и о том, что муниципалитет Новельды отслюнил сколько-то (что само по себе диво дивное) на увековечивание его памяти, на восстановление исторической памяти, объясняющей настоящее и — леденящее кровь, нет? — будущее нации, у которой за спиной три тысячи лет истории. И потому заслуживает всяческого одобрения, что банк, вместо того чтобы по обыкновению кредитовать друзей-приятелей или финансировать строительство очередной гольф-площадки, как это повелось от века, вдруг раскошелился на нечто достойное, полезное и знаменательное. Ибо увековечить память человека, который вместе с Антонио де Ульоа оттеснил лягушатников на вторые роли, чтобы определить форму Земли, который дал толчок европейскому судостроению и заложил основы научной навигации, которому отдавали дань уважения даже враги — английский адмирал Хоу задержался в Кадисе, чтобы нанести ему визит и побеседовать, — это событие выходит далеко за рамки муниципального начинания. Для этой нашей Испании, родства не помнящей и не собирающейся помнить, это прямо поступок. Так что если вам случится проезжать через Новельду, окажите мне любезность, посетите городской дом-музей модернизма. Это хороший способ сказать спасибо.

Некая грустная ирония заключается в том, что добрые вести из Аликанте совпадают по времени с уничтожением в Картахене морских шлюзов, построенных тем же самым Хорхе Хуаном, кавалером и моряком. Потому что после того, как наша городская, с позволения сказать, голова Пилар Баррейро и ее как бы советники по как бы культуре — эти выдающиеся умы от Пепе, чьи действия наблюдая, неизбежно задаешься вопросом, окончил ли кто из них хотя бы среднюю школу, — в бесконечном своем невежестве и криворукости ради дизайна едва не разрушили город, порт и часть городской стены времен Карла III, на муниципальное добро наложил лапу наш военный флот и ничтоже сумняшеся обратил в щепы сокровище восемнадцатого века, самое передовое гидротехническое сооружение своего времени. Я говорю о первых морских шлюзах, не зависящих от приливов и отливов, — похожие были в Тулоне, но те мелели с отливом, — в которых уровень воды регулировался насосами, что избавило сотни приговоренных к галерам каторжников от вычерпывания воды вручную. Конструкция, чудесным образом сохранившаяся в течение двух с половиной веков, была размолота в труху испанской Армадой XXI века — удалось спасти только несколько обломков да часть креплений, — дабы освободить место под несколько новых причалов для подлодок. Нет, конечно. Надо же понимать, что сохранение уникального культурного наследия — ничто по сравнению с нуждами смелых — нет-нет, о чем это я, не смелых — бравых! героических! — защитников нашего морского господства, наших берегов, наших рыбаков и наших интересов. И что благодаря этим причалам, которые следует построить именно там и более нигде, мы будем наводить ужас на все моря, как это было до сих пор, и, если потребуется, смело — и рука у нас не дрогнет, и самая передовая, в лизинг приобретенная технология не подведет — торпедируем хоть марокканцев, хоть мерзавцев-англичан, хоть зарвавшихся наркоторговцев. В общем, всех, кто криво на нас посмотрит или посягнет на наше владычество. И снова повсюду взовьется наш глубокоуважаемый флаг.