Читать книгу "Anarchy in the UKR - Сергей Жадан"

Ребята, говорит он нам, ребята, — где тут можно ебнуть? Ебнуть? переспрашиваем, да, говорит он, ебнуть, где тут можно ебнуть в пять утра? наверное, тоже Приезжий, судя по полной дезориентации и здоровым желаниям, на железнодорожном можешь ебнуть, говорю ему, а тут? а тут — нет, тут не ебнешь, видишь, все закрыто, все баскетбол смотрят, а как к железнодорожному пройти? иди по рельсам, говорю ему, вон переезд, иди налево, пройдешь минут двадцать, там будет железнодорожный. Там можно ебнуть. Только не иди направо, говорю — на Донбасс выйдешь.

И уже когда он пошел, я подумал — что на самом деле искал этот чувак в пять утра на автовокзале? неужели действительно ебнуть хотел? неужели это не маньяк, не сумасшедший, не серийный убийца дальнобойщиков? дивны дела твои, отче, какие бессмысленные знакомства готовишь ты для нас в наших не менее бессмысленных перемещениях, через час подъедет первый автобус на Луганск, мы попадаем на задние сиденья и проспим наши 60 километров до следующего городка, вообще — проспим, все, что можно было проспать, вряд ли что-то от этого действительно потеряв.

4

Масоны в быту. Еще один город-герой, пристанище подростковых мечтаний и темных страстей, что разъедают изнутри совесть и порядочность его жителей, около 40 тысяч населения, четыре средних школы, в одной из них я учился, церковь XIX века, обитая жестью, или как это называется, черт — церковь, обитая жестью, это звучит; восстановленный монастырь — во времена моего детства там стояла воинская часть, в конце 80-х из ГДР вернулась семья моих одноклассников-близнецов, их папа был офицером и служил именно в той воинской части, чуваки между тем учились в музыкальной школе по классу баяна, баян, я имею в виду музыкальный инструмент, был у них один на двоих, они хорошо играли в футбол, много для их подросткового возраста курили, слушали привезенный из ГДР Accept и рассказывали всем про ГСВГ, гэ-сэ-вэ-гэ, сыны полка, редкостные засранцы были, папа их регулярно строил, однако пользы от этого было мало; и что теперь — где офицеры? где гауптвахта? где дембеля и гэ-сэ-вэ-гэ? что делается с нашими вооруженными силами, религиозный, блядь, дурман; кроме четырех школ есть стадион, банк, конторы и элеваторы, ну, это уже традиционно, господь основал эти городки и построил в каждом из них элеваторы, давайте, хуярьте — это все, что от вас требуется; помню какой-то путеводитель по Луганской области, которая тогда еще нормально называлась Ворошиловградской, там даже на обложке был изображен грузовик с пшеницей под элеватором, почему-то врезалось в память, хлеборобские районы, полные хлеба и молока, парадайз для всех фашистских захватчиков; так, поехали дальше — несколько кинотеатров, общежития пэтэу, ремонтный завод, железнодорожный вокзал. На улицах много песка и абрикосов, абрикосы падают в песок, их даже не подбирает никто, целые улицы, засыпанные абрикосами, так и смотришь, чтобы не наступить на них и не сделать больно. Из выдающихся горожан, если не считать парт- и хозактива, можно вспомнить сумасшедшего писателя Гаршина, который тут неизвестно чем занимался, но известно как кончил. В свое время Старобельск даже был столицей Советской Украины — в 43-м, когда совки двигались на Запад, он был одним из первых освобожденных украинских городов, ясное дело, что за воинскими частями сюда сразу же набилась куча разной кабинетной шлоебени, которая при отсутствии в своем подчинении более пристойных населенных пунктов решила провозгласить столицей именно наш городок. Сам факт освобождения города был до непристойности раздут и демонизирован — куча обелисков, мемориалов, ветеранов в медалях, хотя на самом-то деле все серьезные бои на этом направлении велись в районе Донбасса, там было за что драться — черное золото, уголь, шахты, что осыпались на головы неприкаянных горняков, это тебе не элеваторы; в самом Старобельске дело ограничилось каким-то румынским караулом, героическими танкистами, которые давили замурзанных румын, докучливыми подпольщиками и множеством коллаборационистов, ну, ведь надо же было из всего этого сделать что-то соответствующее великому духу эпохи, потому что некрасиво получалось — столица Украинской ССР и какой-то замурзанный румынский караул, куда выгоднее в имиджевом плане рассказывать о жестоких боях на подступах к городу и показывать нам, школьникам младших классов, еще живых, но уже без сознания от народной любви ветеранов в медалях, которым только дай слово — они тебе расскажут, и про родную землю старобельщины, к которой они припадали своими растроганными сыновними устами, и про штурм Берлина, в котором они принимали решающее участие, будут говорить, вытирая рукавом скупую чекистскую слезу и бессовестно переигрывая в самых интимных местах, с детства не люблю ветеранов, все эти ветераны, они вели себя как бляди на первом свидании — требовали цветов и духовых оркестров, лезли на сцену и пускали сопли, говоря про кобу, настоящие солдаты так себя не ведут, одним словом. Между тем ни одна сука не рассказала мне во времена моего детства про лагеря с интернированными польскими офицерами, которых расстреливали здесь в 39-м, или про еврейские массовые захоронения, на месте которых построили парк культуры и отдыха — это тебе не штурм Берлина и не замурзанный румынский караул. Для меня было неожиданностью, что в Польше, оказывается, много кто знает о существовании этого самого Старобельска, именно из-за тех офицеров, так что особо и не похвастаешься, откуда ты родом, это то же самое, что хвастаться, что ты родом из окрестностей Бухенвальда, скажем.

Здесь рядом, за городом, в начале 20-х годов прошлого века была основана коммуна. Имени Карла Маркса. Насколько я понимаю, коммуна возникла уже после подавления повстанческого движения в уезде. По устным свидетельствам современников, коммунары оказались людьми сомнительными и стремными, и особенной любовью у местного населения не пользовались, устроили такой себе промискуитет в аграрных условиях, сельским хозяйством откровенно пренебрегали, жили как попало, пили по-черному, компрометируя таким образом в глазах современников, согласно устным воспоминаниям последних, саму идею коммунистического общежития.

Утром мы нашли местный музей. Музей оставил неприятное впечатление — те же портреты ветеранов, модель танка, гильза из-под снаряда, наверное единственного тогда выпущенного; в музее нам дали адрес местного исследователя и долго смотрели вслед с отвращением и недоверием. Исследователя пришлось ждать что-то около получаса — он как раз пошел в редакцию газеты с очередным опусом на тему загадок родного края. К нам исследователь отнесся с веселым пренебрежением, а, говорит, журналюги, снова понаехали, был человеком пожилым, левых взглядов на жизнь и общественные процессы, согласился рассказать о пребывании в городе Махно и продал нам два экземпляра своей брошюры «Шла война гражданская». Махно всегда останавливался в крайнем доме, сообщил он нам как заповедь, чтобы в случае чего легче было отступать. Назвав адреса, по которым тот останавливался, исследователь извинился и снова свалил в редакцию, снова, очевидно, с опусом.

Мы нашли нужные адреса, прошлись тихой центральной улочкой и оказались в вышеупомянутом парке культуры и отдыха. Два удивительных памятника стояли в этом парке, среди качелей и каруселей, — памятник первому рабочему полку был украшен трехметровым пехотинцем, за спиной пехотинца авторы памятника прочертили боевой путь полка, не слишком долгий и слишком запутанный, чтобы назвать его победным, впечатление, по крайней мере, складывалось такое, что повстанцы их просто гоняли по степям Левобережья, а уже потом из этого всего попытались сделать хронику революционной борьбы; через сто метров, в глубине парка, находился памятник борцам за советскую власть, в виде вазы. На цоколе была изображена красная звезда и написан странный текст: «Вечная слава героям революции — каменщикам нового мира». Что за масонская формулировка, подумал я, почему именно каменщикам? что она может символизировать собой, эта ваза? Так странно — устанавливаешь ты, скажем, советскую власть, устанавливаешь, руководствуешься, можно сказать, лучшими побуждениями, гибнешь в неравной борьбе с капиталом, и что — на твоей могиле ставят недоделанную вазу и называют тебя при этом каменщиком, странная, лишенная логики судьба победителей, все эти неоправданные замалчивания реальных событий, искажение и коверканье хроники борьбы, когда из всего густого насыщенного потока исторических событий остается только путаный и рваный боевой путь рабочего полка, который неизвестно еще на чьей стороне воевал, ну и еще эта ваза, под которой, очевидно, закопана полковая казна, золотые коронки и конфискованные керенки, старательно добытые в походах и погромах трехметровыми гипсовыми бойцами — каменщиками нового мира, масонами периода военного коммунизма, которые прошли свой короткий, но тяжелый маршрут по местам чужой боевой славы, сумели победить и даже вернулись домой к своим элеваторам, вернулись героями и победителями, и единственное, что им оставалось сделать в этой странной ситуации, — это поставить посреди парка культуры и отдыха свой гипсовый Грааль в надежде на окончательную победу коммунистических идей и добрую память потомков, которые взамен забьют тебя камнями, завалив все твои памятники, не веря в твое прошлое, не имея своего.