Читать книгу "Дрезденские страсти - Фридрих Горенштейн"

– Что вы предлагаете? – спросил Пинкерт.

– Мы предлагаем, – ровным голосом продолжал барон, – от имени конгресса подать правительству петицию, о которой уже говорят в деревнях, просящую о воспрещении евреям быть землевладельцами или фермерами. Нет сомнения, что такая петиция покрылась бы сотнями тысяч подписей и ее вряд ли правительство могло бы положить под сукно.

– Я полностью поддерживаю подобную петицию, – заявил Генрици, – но считаю, что одним сельским хозяйством ограничиваться не следует. Я предлагаю внести в петицию требование, высказанное в трудах Дюринга, о медиатизации еврейских финансовых владений (Geldfürstenthümer), то есть о поступлении под надзор или в распоряжение государства еврейских банков и других капиталистических учреждений.

– Господа, – сказал Штеккер, – мы уже неоднократно высказывались против неосторожного определения конечных целей движения. Мы, господа, желаем того же, что и вы, но считаем, что постепенное вытеснение еврейства из всех позиций, завоеванных ими меж христианских народов, более благоразумно. Поэтому мы возражаем против петиции правительству по крестьянскому вопросу и, уж конечно, против предложения господина Генрици. Осуществление этой меры относительно одних лишь евреев может показаться в правительственных кругах несправедливым, так как большинство банкиров-неевреев уже достаточно объевреилось, чтобы быть причисленными к колену Израилеву.

– В таком случае подождем, – саркастически заметил Генрици, – подождем, пока эта мера будет принята в связи с преобразованием всего капиталистического строя.

– Господа, – сказал барон, – я не знаю, как и в какой форме, но мы обязаны защитить немецкого крестьянина сегодня… Сегодня, господа, я это подчеркиваю, – тут он задрожал от волнения и продолжил уже с рыданиями в голосе, – господа, мелкие собственники и фермеры-крестьяне в долгах у евреев и только по имени свободные люди и граждане. Им угрожает ежеминутное изгнание из жилищ. Они приняли на себя относительно евреев целый ряд обязательств, составляющих истинное рабство, – в этом месте барон вынул белоснежный платок и приложил его к глазам. – Господа, – произнес он после паузы, справившись с волнением и подняв руку, словно подчеркивая значение своих слов, – воздержанные по природе своей, немецкие крестьяне должны обязательно выпить ежедневно определенное количество продаваемой евреями водки, которое так по-еврейски хитро рассчитано, что оставляет за крестьянами силу работать, но не дает им вполне быть трезвыми.

– Святая истина! – выкрикнул Купец. – И я понял, что он наконец собрался с мыслями и хочет выступить.

– Господа, – произнес Купец. – Я здесь хочу выступить от имени православного русского промышленно-купеческого сословия. Главное, что я понял, – это то, что капиталы в руках евреев. Это беда. Дела пошатнулись, ни гроша в кредит не получишь. Евреи так солидарны, что лучше вас знают вашу кредитоспособность и ваши средства.

– Еще бы, – добавил с места Путешественник, – я убежден в существовании тайной еврейской переписки, охватившей весь запад России. Пантофельной еврейской почты…

– Вот-вот, – сказал Купец, – здоровая экономическая жизнь не может развиваться без привлечения русских коммерсантов. Наша экономическая жизнь могла бы регулироваться на национальных началах, и мы стали бы независимы от Европы, но еврей тянет нашу торговлю в Европу и усиливает наше экономическое рабство.

Этот момент выступления Купца я не перевел, дабы не внести элемент русско-европейских противоречий, который и без того назревал и который позднее, к прискорбию, разразился в полную силу. Вообще Купец, как человек дела, был неважный оратор, перескакивал с одной идеи на другую, и мне с трудом удавалось придавать его мыслям стройность.

– Одна половина России просит хлеба, – сказал Купец, – другая вывозит его за границу. На юге бутылка вина стоит двугривенный, и не знают, куда и как его сбыть, на севере она продается за рубль при пятикопеечной стоимости провоза. Этим пользуются жиды-корчмари и порабощают русского крестьянина, русского ремесленника, русского мастерового… Господа, приезжаешь в Москву, я там в 1879 году последний раз был… Невообразимая масса пьяных на тротуарах, на извозчиках, на конках… Некоторые карабкаются на империал. Смотришь, какой-то пьяный заснул возле, на скамейке империала, – в этом месте Купец засмеялся. У меня началось складываться впечатление, что он сам несколько перебрал то ли немецкого шнапса, то ли крепкого немецкого пива, – заснул пьяный на скамейке, господа, – продолжал со смехом Купец, – кондуктор привычно будит, и от кондуктора тоже пахнет водкой. В Москве, господа, нет улицы, где не было бы церкви… Все улицы и все церкви похожи друг на друга, – Купец опять засмеялся, – публика то и дело обнажает головы и крестится, – тут Купец перекрестился, – пьяные, господа, тоже водят бессильной рукой, пытаются перекреститься, ан мало каши ел, руку ко лбу поднести не может…

Делегаты в большинстве своем не понимали, о чем говорит Купец, я же переводил лишь отрывки, и то редактируя их. Но его шутовская манера была понятна, и, чтоб сгладить дурное впечатление, я от имени русской делегации внес конкретное предложение:

– Если ошибочно выставлять программы для одних образованных классов, то не менее ложны и программы для одних городских рабочих. Оставление без внимания сельского населения, все еще самого многочисленного и наименее способного к самозащите от евреев и от орудия порабощения – еврейской корчмы, – крупная ошибка, которую пора исправить.

– Евреи выдают себя за слабосильных, – снова поднялся Купец, – всю тяжелую работу на наши плечи… Ремесленники… Да и в ремесле они не плотники, каменщики, кузнецы, штукатуры… Нет, портные, шапочники, сапожники, часовщики, ювелиры…

– К тому ж в ремесле они рабочие, а не художники, – добавил Путешественник, – для этого у них недостает вкуса и воображения.

– Надо заставить их заниматься физическим трудом, – выкрикнул Купец. – Пусть землю пашут.

– Иными словами, – сформулировал я по-немецки, – мы предлагаем, чтоб еврей возделывал землю собственными еврейскими руками. Продажа же водки в сельской местности должна быть евреям воспрещена.

Услышав это мое предложение, барон обрадованно закивал и сказал:

– Вы внесете резолюцию о русском крестьянстве, а мы о немецком. Господа, если погибнет германский крестьянин, то вместе с ним погибнет и германское государство. Потому что, господа, государство, неспособное сохранить себе производительное самостоятельное крестьянство, осуждено на падение.

– Современный либерализм, – сказал Генрици, – разорвал естественный союз и разрушил необходимую солидарность общественных групп, а через это предал каждое отдельное лицо в произвол еврейских и объевреившихся эксплуататоров. Величайшее зло нашего времени – это недостаток организации…

– Как хорошо, – заметил Купец, – как верно… Я слыхал, бухарский раис пророчит: Аллах вразумит магометан извести евреев… В Пруссии – антисемитская лига, в России – антиеврейский союз… И пошатнется воздвигаемое Израилем здание всемирного владычества.