Читать книгу "Лето в Сосняках - Анатолий Рыбаков"

Лиля улыбнулась своим воспоминаниям, потом тряхнула головой:

– Вот так... Я и решила после Москвы – все! Надо прибиваться к берегу. Заведу семью, выпишу мать, хватит! Вот и выскочила. Выскочила и обожглась.

– Помогает он тебе? – спросила Ирина.

– Ты что! – ответила Лиля. – Не могу я собственного ребенка прокормить? Нужны мне его деньги!

Ирина вздохнула:

– Тебе хорошо, ты красивая, ты свое возьмешь.

Жалуясь на судьбу, Ирина рассказала печальную историю своих неудач. Отец был причиной ее невзгод и несчастий.

– Ни один человек ко мне не заходил. «Не желаю я чужого человека в доме, не пропишу, на порог не пущу», – вот как он ставил вопрос. Могла я удержать кого?

– Что ж ты, маленькая была? Совершеннолетняя. Имела право привести кого хочешь. Тем более мужа.

– Боялась я его, немела, честное слово! Взгляд как у Николая Первого, я в кино видела, такой оловянный взгляд. Он меня ненавидел, и мать ненавидел, весь дом, всю семью.

– За что так?

– Спроси его! А ведь, когда я была маленькая, любил меня. Мать рассказывала, и я сама помню, смутно, конечно. А потом изменился. Жизнь тяжелая, отца расстреляли.

– Кого расстреляли?

– Его отца. Дедушку моего.

– Когда?

– А когда и других.

Лиля ошеломленно смотрела на нее.

– Мы и бумажку получили, его реабилитировали.

Из альбома, где лежали фотографии, Ирина достала конверт, протянула Лиле сложенную вчетверо бумажку. Такое же извещение, какое получила Лиля об отце: «За отсутствием состава преступления дело прекратить...»

– Ему было плохо. А мы при чем? – продолжала Ирина. – Мы чем виноваты? Нас за что ел? Грешно про покойника плохое говорить, но, знаешь, характер был такой, трудно передать. Что я от него вытерпела, боже мой, жизни не было, даже сейчас бьет по нервам. Поверишь – как вечер, так двери на запоры, сидим, как в домзаке, ни войти, ни выйти. Станет за занавеской и на улицу смотрит. На чердаке себе ну прямо сторожевую вышку устроил, из окошка всю улицу видно, все подходы. И никого я не могла к себе привести. Не то что мужчину – подруги и то не допускал. Ведь, кроме тебя, никто не ходил к нам. А как ты в Москву уехала, так все, никого не пускал.

– Чего же он боялся, может, деньги копил?

Ирина скосила глаза:

– Откуда им быть, деньгам? Как там ни говори, семья, дом – пай выплатили. Не в деньгах дело. Не мог страх перебороть. Как дедушку расстреляли, так он уже больше не мог страх перебороть.

– У меня тоже отца расстреляли.

– Ты девчонкой была, что ты понимала?

– Думаешь, мне от этого было легче?

– У тебя один характер, у него другой, – не стала спорить Ирина.

– Слушай, Ирина, а почему он отравился?

– Не знаю.

– Нехорошо, Ирина!

– Что такое, что ты меня стыдишь? – с беспокойством спросила Ирина. – Объясни, что случилось?

– Сама должна понимать. Миронова обвиняют.

– Ничего не знаю, ничего он не рассказывал. Только не из-за Миронова. Умер человек, и все его дела с ним умерли.

– А из-за чего? Скажи!

– Не из-за Миронова, и все. И не хочу я ничего касаться.

Лиля взяла ее за руку:

– Ирина, мы столько всего пережили, должны же мы быть людьми.

Ирина молчала, и Лиля молчала. Потом Ирина спросила:

– Что же ты от меня хочешь?

– Скажи, что знаешь.

Ирина опять помолчала, потом сказала:

– Когда судили твоего отца, он свидетелем был. Запутался.

– Он не запутался, – резко проговорила Лиля.

Ирина молчала.

– Что же ты молчишь?

– Разве я за него отвечаю?

– Я всю жизнь за отца отвечала.

Ирина посмотрела на нее исподлобья:

– Я не хотела ничего говорить, ты заставила.

– Я на твоего отца зла не имею, – сказала Лиля, – и не таких, как он, ломали... Ну, а теперь? Теперь из-за чего человека обвиняют? Разве это правильно? Пойди скажи, что Миронов ни при чем. Ты дочь, тебя послушают.

– Куда я должна идти? – колеблясь спросила Ирина.

– В партком.

– Стоит ли мне? Разберутся. Разве тебя кто обвиняет? И Миронов отобьется. У вас что, все снова?

– А что снова... У нас и не было ничего.

– Ах, – вздохнула Ирина, – как вы тогда хорошо танцевали, я до сих пор помню, все любовались, такая молодость была хорошая, я нарочно ушла, чтобы вам не мешать, боялась одна домой идти, я ведь трусиха была, а пошла, пусть, думаю, ее проводит, а у вас ничего не вышло, жалко... Ведь ты нравилась ему...

– Он любил меня тогда, – сказала Лиля, – но, когда он меня любил, у меня не было веры. Я ни во что уже не верила и в любовь не верила.

– Брось ты, – Ирина махнула рукой, – у кого чего не было в жизни, где они, святые-то?

– Нет, – сказала Лиля, – ты его не знаешь. Он себе ничего не прощает и другим не прощает... Да и старая я уже...

– Ну да...

– Разве такой была я в семнадцать лет? Если бы я была рядом с ним, он бы не заметил, как я постарела. Мужчины не замечают, когда женщина стареет на их глазах... Время нас развело.

– Увидишь, – сказала Ирина, – перепадет и тебе счастье, довольно ты натерпелась. Я ладно. Но ты... Прямо жалко было на тебя смотреть, честное слово! – Ирина вздохнула. – Все мы разбрелись после школы, встречаемся, как чужие. Помнишь Власа Егорова?

Она начала перебирать одноклассников. Хотя далекие, эти имена будили теплые воспоминания.

– А моя жизнь? – Ирина махнула рукой. – Вспоминать страшно. Я ему смерти желала. Раньше в монастырях грехи замаливали, а теперь где? – Она посмотрела на Лилю, осторожно спросила: – Ты как, веруешь?

– Нет.

– Ну, ну, я просто так спросила.

12

Расколов тогда Колчина, Ангелюк его больше не беспокоил. Колчин работал на прежнем месте, получил квартиру, допуск к операциям с загранфирмами.

Однажды к его столу подсел молодой человек, улыбнулся, как старому приятелю. Колчин привык к развязности молодых снабженцев и сухо проговорил:

– Слушаю вас.

Молодой человек молча улыбался. Колчин увидел бордовую книжечку, лежащую в его ладони. Мелькнули фотография, фамилия и еще что-то, чего Колчин не разобрал и не запомнил. Удостоверение захлопнулось.

– Скажите, что вы на некоторое время отлучитесь.