Читать книгу "Стиль модерн - Ирэн Фрэн"

Казавшаяся высокой на фоне пляжа, она внезапно стала совсем маленькой, как девочка. Ее бил озноб, она бормотала что-то непонятное, что, может быть, и не нужно было понимать. Впрочем, он был так взволнован, что совершенно не мог думать.

Файя уловила запах его духов, улыбнулась, потерлась носом о шевиот его костюма. Шаловливое движение, ободрившее его. Он поднял ее на руки и понес вверх по лестнице.

Они оказались в скромной комнате с деревенской обстановкой. Удивительным образом случайно кровать была застелена стеганым одеялом из золотистого атласа. Он собирался опустить ставни, закрыть окно.

— Нет! — вскрикнула она. — Смотри, Стив: море, пляж…

В первый раз девушка обращалась к нему на «ты», называла по имени. Она выглянула в окно, чтобы полюбоваться пустынными песками, потом, резко выдернув гребень, распустила длинные волосы. Они медленно раскручивались набегающими волнами, неравномерно, как прибой у берега. Ее летнее одеяние, легкое чесучовое платье, прозрачное нижнее белье, невесомые чулки — одно за одним — открыли наконец настоящий шелк — ее кожу.

Солнце внезапно озарило всю комнату как раз в тот момент, когда любовники рухнули на сверкающий атлас. Спустя два часа, поднявшись, Файя между двумя поцелуями в его загорелое лицо шепнула, что их любовь происходила в Солнечном Дворце. Так же как и с шарфиком, он не пытался вникнуть в смысл. Это означало бы свести на нет свое счастье.

Файя возвращалась каждое утро. Она всегда появлялась при свете солнца, ни разу — вечером или ночью. В этом году в Довиле не было ни одного серого утра. Она приходила к девяти, иногда к десяти часам, один раз заставила Стива изнемогать до завтрака[42]. Она была воплощенной изменчивостью. В первые четыре дня Стив отсчитывал ее посещения, так же как и в Париже прошлой весной считал их поцелуи. Это свидетельствовало не о мании, а, напротив, о страсти. Ему было страшно. Отныне он спал при открытых окнах, чтобы услышать такси, если ей вдруг вздумается приехать среди ночи; он не притрагивался к пианино, страшась, что Файя, видя его погруженным в музыку, неожиданно приревнует и тотчас же его покинет. Как только она уходила, он начинал бояться худшего. Он поднимался на заре, высматривал ее на дороге, стоя за стеклянным панно с нарциссами. Один и тот же страх каждое, утро: возможно, это в последний раз. Сегодня она не придет. А если придет, это будут наши последние поцелуи, последнее объятие. Она вернется в свою другую жизнь, свое таинственное существование, свой непонятный мир. Да и откуда она появилась, Файя, кто она?

В надежде раскрыть ее секрет Стив часами подстерегал такси на дороге из Довиля. Он повторял ее имя — Файя, — наслаждался звуком собственного голоса, растягивающего последний слог, снова ощущая эту белокурость, нежность, вкус ее кожи. Еще немного, и он поднимется в комнату, протянет руки к фантому, будет искать в одинокой подушке воспоминание о ее запахе.

А потом появлялась она, своенравная, непостоянная. Все эти дни напоминали ритуал. Причудливый ритуал без определенного часа — единственное правило в ее капризах. Но каждый раз так же ритуальна была любовь. Особенно его смущало то, что за восемь дней она не одарила его ни одним «я тебя люблю», ни малейшего «дорогой», «любовь моя», «моя радость»; ни одного из этих глупых и сладких слов влюбленных, где бы они ни были — в Европе или в Америке.

Наверное, уверял он себя, Файя считает их ненужным декором, формальностями стиля. Она чуждалась и нежной пошлости, свойственной счастливым любовникам, отталкивающей но всегда желаемой одним от другого; и бог знает почему они все равно оставались и пресытившимися, и притягательными друг для друга. Так, едва Файя одаряла его одной из самых совершенных радостей, как его начинало тут же мучить ее неумолимое молчание. Но не проходило и четверти часа, как она начинала требовать новой ласки, причем самой невинной. Как у кошки, ее внезапно расширявшиеся зрачки очерняли зеленую радужную оболочку, и вожделение охватывало его с новой силой. Едва заметный жест — и все возобновлялось до того страшащего его момента, когда она решала, что уже достаточно. Одним энергичным усилием она отрывалась от постели, закидывала назад свои растрепавшиеся волосы и говорила:

— Отвези меня обратно.

Покорно, не показывая своего уныния, Стив садился в стоящий за домом огромный автомобиль. В молчании они ехали по изрытой дороге. Она откидывала голову на сиденье, закрывала глаза, отдавалась тряске: лицо оставалось неподвижным, но руки иногда дрожали. За рулем, несмотря на то внимание, которого требовали ямы, Стив замечал все, он не хотел потерять ни одной драгоценной минуты, так как знал, что на полдороге, у въезда в город, она скажет ему вторую фразу, самую жестокую:

— Оставь меня здесь.

И она уходила пешком, странная фигурка в смявшемся от поездки платье. И никогда не оборачивалась.

Со дня на день жара нарастала. Небо оставалось неизменно голубым, казалось, лету не будет конца. Стив знал, что в Довиле началась Праздничная неделя, и соревнования гидропланов, намеченные на 15 августа, ждали его участия.

Рано или поздно, ему нужно появиться в Довиле, повидать знакомых, показаться на публике. Вместе или без Файи — все зависело от нее. И в этот день он наконец сможет понять, любит ли она его настолько, чтобы выходить вместе с ним в свет. Правда, когда они вместе появятся в городе, их союз станет всем известен, как бы его ни называли: сожительство, идиллия, связь, прихоть или страсть. А очарование виллы, затерянной в песках, стеклянное панно с нарциссами, золотистое стеганое одеяло в комнате — вся их любовная магия будет тогда разрушена. И что за этим последует?

В какой-то момент он спасовал. Еще два или три раза утро прошло спокойно, и даже в один день более радостно, чем в другие. Файя тогда приехала в девять часов. Они сразу поднялись в комнату, а в полдень завтракали свежей дыней и курицей, сидя под навесом у входа.

Файя отодвинула тарелку, взяла Стива за руку и указала на море:

— Пойдем!

Он не сразу понял:

— Куда?

— На пляж. К морю.

— Сейчас? Там жарко… И… я без пляжного костюма.

— Идем! Прямо так, пошли…

— Шампанское нагреется.

— Мне плевать на шампанское! Пошли!

Это прозвучало уже как приказание.

Он последовал за ней. На берегу его снова одолели сомнения:

— Разреши мне сходить наверх. Мои вещи для пляжа — в чемодане. А для тебя…

Она прижала ладонь к его губам:

— Нет. Не отдаляй момент удовольствия. Возьми его немедленно. В тот же миг!

Она сбросила длинную тунику — маленькое муслиновое чудо желтого шафранового цвета, обшитое бледно-золотым шнуром, — и положила ее на обломки дерева.

— Пойдем!

Под жаркими солнечными лучами кожа Файи поблескивала, словно покрытая позолотой. Стив помедлил еще несколько секунд, потом тоже разделся. Она затянула его в волны. Они провели там добрый час, резвясь как дети. Волосы девушки кружили водоворотом, терялись там, возвращались густыми пучками с новым подъемом волны. Образ Файи-русалки, обнаженной юной женщины, тоненькой и гибкой, играющей в волнах с развевающимися волосами, запомнился Стиву именно в тот день, и спустя годы он снова возвращался к нему в своих мыслях. Но в отличие от последующих лет, в эти мгновения он не видел никакой фатальности в этом лучезарном образе жизнерадостного существа, неуловимого, несмотря на свою очевидную наготу, открытого солнцу. Радостная, скорее соблазнительная, чем соблазняющая, подумал Стив, когда наконец, схватив ее, пытался увлечь за собой в дом. Соблазнительная, а не соблазняющая — вот вся разница между другими женщинами и мечтательной сиреной, несколько дней назад появившейся на ступеньках его виллы.