Читать книгу "Крест и порох - Андрей Посняков"

– Тебя нужно звать слугой?

– Нас зовут священниками, пастырями стада Христова, отцами, – пространно ответил мужчина. – Во Христе же я Амвросием окрещен, отец Амвросий для мирян.

– Твой бог дарует тебе свое колдовство, пастырь?

– Мой бог не признает сей мерзости, прости господи! – перекрестился священник. – Нет силы, кроме божией, и любое бесовство бежит от его имени, а любые чары колдовские обращаются в прах!

– А как твой бог дарует сию защиту? – настойчиво продолжала расспросы сир-тя.

– Принятием плоти и крови Христовой, – уже не так уверенно ответил священник. – Отпущением грехов после исповеди… Раскаянием и искуплением…

– Ваш острог способен раскаяться? – Лицо полонянки вытянулось в изумлении.

– Нет, конечно, – чуть расслабившись, рассмеялся отец Амвросий. – Коли нужно ниспослать благодать божию на тварные вещи, скот, али земли или воды, то благословляем мы их именем Христовым, освящаем его именем.

– Ты хорошо освятил острог, пастырь?

Священник замялся, поскольку освятить покамест успел только церковь, и ответил:

– Он еще не достроен, дитя мое.

– Сир-тя воюет колдовством, пастырь, – напомнила девица. – Как можно оставить твердыню вашу без защиты богов пред лицом сего ворога?

– Однако же, полонянка, зело рьяна ты в борьбе супротив соплеменников своих… – удивленно покачал головой отец Амвросий. – Тебе ли учить меня, как исполнять мой долг пред небесами?

– А ведь верно девка сказывает, отче, – неожиданно вмешался в их беседу караульный. – Как же мы по сей час острог не освятили? Какая-никакая, а супротив сглаза и порчи защита. Язычники здешние, они порчу наводить умеют и глаз отводить.

Священник замялся, недовольно помял губами, но спорить с казаком не стал. Ратник ведь не баба иноземная, он о сем промахе сегодня же всей ватаге разболтает.

– Аккурат на рассвете завтра на крестный ход собирался вас созвать, – ответил отец Амвросий. – Благословим крепость нашу на долгое и прочное стояние, крестным ходом по кругу обойдем и молебен выстоим. Да пребудет с нами милость господа нашего Иисуса Христа…

Священник и казак оба с поклоном перекрестились, и отец Амвросий пошел вниз с боевой площадки.

– А ты девка ладная… – подмигнул оставшейся полонянке караульный. – И чего я тебя раньше не видел?

– На других зело засматривался, – ответила Ирийхасава-нэ, пересекла боевую площадку, выглянула вниз, проводила глазами священника, быстрым шагом идущего к храму, и взгляд ее стал хмуро-озабоченным.

В это самое время за церковью Ганс Штраубе окинул взглядом чистящих всякие корешки женщин, ткнул пальцем в круглолицую черноволосую девицу:

– Это тебя Митаюкой кличут?

– Я женщина казака Матвея Серьги, – подняла голову невольница. – Неча зариться!

– А он про это знает? – прищурился немец.

– Знает. Светелку нам на двоих отгородил. Тронешь – прогневается.

– От оно как… – Штраубе помолчал и вдруг спросил: – Сколько у тебя ног?

– Две… – удивленно ответила полонянка.

– Чего ты делаешь?

– Лук для ухи чищу.

– Море сегодня соленое?

– Оно всегда соленое.

– Ганс, а ты, часом, не приболел? – внезапно спросила Настя, атаманова жена. – Откель у тебя вопросы столь странные берутся?

– Проверял я полонянку. Она говорит по-русски не хуже меня! – удивленно развел руками немец. – В полоне всего ден десять, а ужо речь разумеет!

– Митаюки о словах правильных меня постоянно пытает, оттого много и запомнила, – объяснила Устинья. – Митаюки, когда в следующий раз вопрос глупый услышишь, отвечай: «Не видишь – лук чищу?» Али: «С утра соленым было!»

– Благодарствую, подруженька, запомню, – поклонилась в сторону девушки пленница.

– Умная, значит, шибко? – прищурился на нее немец.

– Это плохо?

– Опосля узнаем… – покачал головой Ганс Штраубе, перевел взгляд на жену воеводы: – Настена, после обеда всех женщин собери и ступайте травы собирать. Токмо всех собери, никого не оставляй, особливо местных. Охрану я выделю.

– Чего так вдруг?

– Иван твой приказал, – не стал вдаваться в подробности немец, и женщине осталось только согласно кивнуть.

Приказ казачьего атамана впервые свел вместе всех женщин, которых судьба занесла в острог на самом краю мира. Шесть белокожих, в длинных полотняных платьях, освобожденных из татарского плена еще в верховьях Оби, четырех смуглолицых и веселых девушек ненэй ненець, одетых в сапожки-торбасы, штаны и малицы из оленьих шкур. Ненэй ненець казаки отбили у менквов-людоедов уже здесь, в колдовских землях. А вот шесть таких же круглолицых и черноволосых сир-тя в торбасах и малицах из змеиной кожи они уже сами захватили в полон у здешних дикарей.

Принятые у ворот шестью казаками в кольчугах и толстых стеганках, поблескивающих железным шитьем, все женщины с корзинками и лукошками отправились собирать приправы для общего стола.

Митаюки-нэ всю дорогу с тревогой посматривала на своих подруг из Дома Девичества. Они выглядели так, словно их пожевал и выплюнул гигантский двуногий трупоед, подбирающий в лесах всякую падаль. Волосы перепутаны и сбиты в колтуны, лица жухлые и уже покрыты морщинами, груди обвисли. И они не шли – они приволакивали ноги, с тупой безнадежностью глядя только вниз, на землю. К счастью, Тертятко-нэ казалась не столь забитой, и пленница пристроилась к ней поближе:

– Куда ты пропала, Те? Второй день не вижу!

– Увечный в чуме здешнего вождя лежит, за пологом, – тихо ответила девушка. – Вся спина содрана, слаб очень, руками еле шевелит, встать не может. Корка кровавая запеклась, на рака сзади похож. Посему ему и не повернуться никак. Вот меня к нему и приставили – кормить да прибирать. Я тама, рядом, и таюсь, дабы дикари ночами не насиловали.

– Молодец, убереглась.

– Не убереглась, – мотнула головой Тертятко-нэ. – Он молодой, крепкий. Встать ужо пытается. Опасаюсь, завтра-послезавтра поднимется и пойдет. Тогда не нужна стану…

Пленница тяжко вздохнула. Митаюки предпочла промолчать.

– Послушай меня, Ми, – перешла совсем на шепот девушка. – Я тут обмыслила все то, что сказывала ты… О том, что лучше одному дикарю добром отдаваться, нежели всем по их прихоти… Свари мне зелье приворотное, Ми! Ты ведь средь наших лучшей шаманкой завсегда считалась, у тебя получится. Пока этот воин молодой из моих рук ест, я его и напою. Он не страшный, я пригляделась. Бледный, знамо. На человека не очень похож. Но уж лучше такой, чем все. Сваришь?

– Коли травы найдем, сварю, – согласилась Митаюки. – На меня ныне ужо не особо смотрят, сильно могу не таиться. Что класть нужно, помнишь? Клевер, душицу, маралов корень. Под ноги смотри. Может, первая заметишь.