Читать книгу "Выкидыш - Владислав Дорофеев"

Но помимо этого и простота, от нужды, а не от идеи. Более всего бросается в глаза не изысканность, доморощенность. Даже свечи сделаны грубее, нежели в России. И совсем не пахнут, потому как сделаны эти свечи не из воска.

По атмосфере вот такими, наверное, были у обеспеченных русских людей домовые церкви. На полу деревенского русского вида дорожки, в потолке вырезан купол. Над алтарем в потолке видны еще два окна. Справа у пюпитров небольшой хор, поющий на церковнославянском, очень редко и совсем мало по-немецки.

Совсем мало молящихся. Кажется всё, как в обычном православном храме в России, где-нибудь в провинции. Всё очень похоже на обычный православный храм. Похоже. Подобно. Но все же, кажется, что только внешне. Здесь видны особая старательность, усердие.

Я задаю себе вопрос: есть ли в этом храме благодать? И не нахожу ответа, и тороплюсь уйти. Мне делается жарко, душно, давит ворот. Двойра начинает пищать, ей передается мое сомнение. Я прикладываюсь к четырем иконам. Ставлю грубую свечу без запаха за одну марку (1DM). Мы уходим. Перед выходом разворачиваюсь, крещусь на алтарь, и замираю. Видение.

Издалека соединенное пламя трех свечей видится единым, одним пламенем. Лишь вблизи различаешь три пламени. Иудеи еще слишком далеко от Бога, вот они и видят одно пламя. Христианин близок Богу, видит три пламени в единстве.

Сарре там понравилось, нравится. Она там бывала неоднократно прежде, и на Пасху в 1997 году. В тот год мы соединились. Этот храм дал ей силы, – выстоять в борьбе с родительским психологическим гнётом. И соединиться со мной.

Есть ли там в храме благодать? Тихая и сильная печаль, свойственная лишь православным храмам, есть. Радость и восторженность на лицах и в голосах есть. Не регламентированность веры есть. Чего же нет?

Да! Еще есть состояние выживших, состояние катакомбности. И особая семейственность и тепло, которых нет в холодном Dom, в котором есть порядок и соразмерность, есть нацеленность на результат, а нет нацеленности на процесс, что так привлекает в православные храмы.

Выходим из храма. Дождь еще накрапывает. Кто-то заботливо поставил нашу коляску под навес. Около семи вечера. Совсем темно. Навстречу много русских, парочками и поодиночке. Выдают, оказываются, не одни слова, но и выражения лиц, и налет русскости в облике.

Много турок. Они стоят группами. Вот несколько мужчин слушают представительную девицу с выпуклой задницей, обтянутой чем-то розовым, в такого же цвета блестящих чулках. Группа мужчин играет в ресторанчике за столом в кости. Опасности в воздухе нет.

Мы покупаем в турецком ресторанчике салат из брынзы и овощей, лаваш, мучные сладости и идем по улице, радуясь жизни, впечатленные увиденным и услышанным.

Русский храм в турецком районе построил православный грек, женатый на немке протестантке. Ему начала сниться Богородица, которая указала ему место для строительства русского храма. Он не выдержал, посоветовался с женой и построил.

В Kalk’е турки и русские живут долгие десятилетия. Это район эмигрантов. Здесь дешевле квартиры, проще дома, доступнее цены.

В вагоне с нами едет русская. Молодая женщина. На первый взгляд невзрачная, белесая, с мелкими чертами лицами. Присмотревшись, я разглядел сильную голову, очень правильные и соразмерные морщины, крепкий подбородок, большой нос, породистость в облике. Ни одного лишнего движения или взгляда. Внутренняя ясность натуры. Русскость во всем, даже в редких волосах, неровно постриженных в каре. Во всем облике изысканный налет не современности. Может быть, дошедший до нее стиль прабабушки/бабушки убежавшей от революции. Одета она в черные полусапожки, черные короткие, зауженные к низу брюки, наглухо застегнутое изнутри пальто со стоячим воротничком. Шея у нее обернута крепко-крепко черным бархатным шарфом. Она излишне тепло, не по погоде одета. Она чем-то сильно расстроена, почти убита. Ей нужно сохранить хотя бы внешнее равновесие.

Последний взгляд на породистое лицо. Она вышла. В ночь. Немецкую. Нашла ли она счастье, найденное ее прабабушкой/бабушкой? Найдет ли?

Напротив осталась сидеть молодая немка. Сочетание не сочетаемого, но обычного для Германии – миловидное лицо, выпуклая зовущая задница и мужские крупные руки. Добротная, молодая и крепкая немецкая тёлка в трамвай. Превращается в спину. Из приспущенных черных брюк виднеется край кружевных трусов. Ноги и задница привлекательны, упруги. А ведь к вечеру всего около плюс двух. Зябко. Но немцы и немки словно бы и не чувствуют этот холод. На вид. Ходят в пиджачках и кружевных трусиках.

Дождливая погода собирает мысли и чувства в кулак.

Вечером поехали омыть тело в бассейне. Старое учреждение. Замызганное изрядно. Людей много. Собственно, как и в России сегодня, люди ищут здоровья и возможностей для продления активной жизни. Есть небольшая разница. В Германии здоровье всегда было целью нации. В России всего как лет десять.

В бассейне забавная история случилась. При бассейне сауна. Дважды в неделю сауна чисто женская. Остальное время общая. В понедельник как раз женская.

Я этого не знал. Я пошел в сауну. А поскольку я уже ходил в немецкую народную общую баню, то я вовсе не удивился виду немецкого гарема: несколько десятков голых женщин, заполнивших все видимое пространство. Их много, они повсюду, на лавках в сауне, стоят у входа, пьют воду, моются в душе. На мое появление нет никакой особенной реакции, истерик, крика, шума и визга, возмущения. Ничего. Одна барышня что-то недоуменно говорит. Я переспрашиваю. Она отвечает. Я вновь ничего не понимаю. Но все же ретируюсь. Выражение ее лица и тональность слов достаточно красноречивы.

Сцена в сауне похожа на розыгрыш в стиле обложки альбома «Electric Ladyland» Jimi Hendrix’а.

Эдакая гримуборная перед выходом на сцену или вылетом на шабаш в Вальпургиевую ночь.

Жизнь здесь совершенно не духовна. Духовность здесь почти не видна, ей оставлено мало места, небольшой плацдарм, солея в виде храмов. Но, видимо, больше и не надо.

А может быть, и ладно! С людьми! Работали бы и не бунтовали! И не убивали, не грабили, не пили и жен своих любили! Вот и добротная страна получится, каковой и стала Германия.

032199. Сегодня, в воскресный день были в греческом храме. Торгашеский храм. Опрятные, почти состоятельные греки и гречанки (просится, просится – гречки!).

Войдя в храм, греки, расставшись со своими гречками/гречанками, чинно отходят на мужскую правую половину, привычно здороваются с окружающими греками, выпячивают свои аккуратные задницы над светлыми деревянными креслами, не торопясь и неспешно крестятся. Садятся благостно, совсем как дети, прежде чем сесть, на мгновение застывают, уже склонившись задницей над скамьей. Благостный, сытый храм. Опрятный храм. Такой чистенький и понятный, как и греческий Христос, на которого они молятся, перед которым они молят, за которого они молятся. Немного визгливые греческие голоса хора.

В храме благодать. Я ничего не понимаю, ни слова, разве что иногда разбираю – Христос. Но раз, когда все встали, как-то взмыли разом, и страстно перекрестились, я почувствовал, как истома подступила к сердцу. Тепло и сладко защемило сердце. Благодать.