Читать книгу "Три жизни - Гертруда Стайн"

Был среди прочих один большой, серьезный проводник со светло-коричневой кожей и грустным выражением лица, который часто рассказывал Меланкте разные истории, потому что ему нравилось как она умеет слушать, и глаза такие умные и с чувством, про то, как белые люди на Юге один раз чуть его не убили за то, что он одного из них, который напился и называл его чертовым ниггером, и который не хотел платить ниггеру за билет, ссадил с поезда прямо между станциями. И потом этому проводнику пришлось перестать ездить в рейсы в тот южный штат, потому что все тамошние белые люди поклялись, что если они его еще раз там увидят, то убьют уже наверняка.

Меланкте нравился этот серьезный грустный негр со светло-коричневой кожей, и вообще Меланкта всю жизнь уважала в людях доброту и мягкость и тянулась к ним, а этот человек всегда готов был помочь ей добрым советом или просто посочувствовать, а Меланкта к таким вещам вообще была неравнодушна, вот только толку ей от этих советов и от этого сочувствия все равно не было никакого, потому что ничего она с собой не могла поделать и все равно всякий раз попадала в какие-нибудь неприятности.

Меланкта по вечерам часами могла болтать с проводниками и с другими мужчинами, которые помногу работали, но когда спускалась ночь, все менялось. И Меланкта вдруг оказывалась в обществе тех людей, которых называла джентльменами. И с ней заводил знакомство какой-нибудь клерк или агент из транспортной конторы, и они стояли с ней рядышком или, может быть, прогуливались туда-сюда по улице, не слишком долго.

Меланкте всегда удавалось в последний момент ускользнуть, но не всегда ей удавалось сделать это гладко. Она никак не могла взять в толк, чего ей так страстно хочется, но при всей своей отчаянной смелости, в этом отношении Меланкта была самая настоящая трусиха и никак не могла разобраться, что к чему.

Меланкта стояла по вечерам с каким-нибудь мужчиной и говорила с ним. Иногда с Меланктой была еще какая-нибудь девушка, и тогда было гораздо проще и уйти, и остаться, потому что тогда они были как бы вдвоем и, перебрасываясь словами или пересмеиваясь, могли сделать так, чтобы мужчина совсем уж не становился центром внимания.

Но когда Меланкта была одна, а случалось это довольно часто, она иногда подходила к самой границе, за которой нужно было бы сделать большой шаг вперед на том пути, что ведет к жизненной мудрости. Некоторым мужчинам удавалось во время разговора много чего про нее узнать и понять, хотя и не до конца, потому что Меланкте за всю ее жизнь так ни разу и не удалось хотя бы одну историю дорассказать до конца. Как-то так всегда получалось, причем без какого бы то ни было умысла с ее стороны, что целые большие куски оставались в стороне, и оттого история всякий раз выходила другая, и как только дело доходило до того, что на самом деле произошло, и что она сказала, и что она сделала, Меланкта никогда и ничего не могла припомнить в точности. Иногда мужчина пододвигался к ней чуть ближе, отвлекал ее, брал ее за руку, или шутки у него становились более откровенными, и тогда Меланкта всякий раз заставляла себя уйти. Мужчине казалось, что она прекрасно понимает, что в этой жизни к чему, потому он и ходил вокруг да около, и еще ему казалось, что она к нему присматривается, и потому он никуда не торопился и не успевал ее остановить, когда она заставляла себя уйти.

Вот так Меланкта и бродила по самому краешку житейской мудрости.

— Скажи-ка ты мне, сестренка, вот ты все ходишь сюда и ходишь, а почему бы тебе как-нибудь не взять, и не остаться на подольше? — все они задавали ей один и тот же вопрос и ждали от нее ответа, а она в ответ смеялась и иногда действительно оставалась на подольше, но ей всегда удавалось уйти как раз вовремя.

Меланкте Херберт очень хотелось обо всем узнать, но знания этого она как раз и боялась. По мере взросления, она все чаще стала задерживаться на подольше, и иногда борьба шла уже на самой грани, но ей всегда удавалось уйти как раз вовремя.

После железнодорожной станции Меланкта больше всего любила бывать в грузовом порту. Часто она приходила туда одна, иногда с ней была какая-нибудь другая цветная девушка, из тех, что понимают что к чему, и она подолгу стояла возле причалов и смотрела, как мужчины работают на разгрузке судов, как на пароходы загружают уголь, и ей очень нравилось слушать, как вопят во всю глотку здешние негры, все такие отвязные и раскованные, смотреть, как движутся их большие сильные тела, и все суставы как будто на шарнирах, и как ребячливо они кричат, обмениваются на ходу тычками, и таскают, толкают, тянут с кораблей на склады огромные тюки с грузом.

Мужчины и ее не оставляли своим вниманием:

— Слушай, сестренка, ты там поосторожней, а то и оглянуться не успеешь, как мы тебя поймаем.

Или:

— Эй, желтенькая, эй, малышка, пойдешь с нами в море?

А еще Меланкта познакомилась с несколькими иностранными моряками, людьми очень серьезными, и они тоже рассказывали ей про всякие разные чудеса, а корабельный кок иногда приглашал ее и ее подружек прямо на борт и показывал им свой камбуз и кубрик, где спят матросы, и где какие мастерские, и как моряки сами все на свете умеют делать, прямо здесь же, на корабле, в открытом море.

Меланкте нравилось ходить по этим полутемным местам, нравились тамошние запахи. Ей всегда нравилось смотреть на мужчин, занятых тяжелой работой, и говорить с ними, и слушать, что они рассказывают. Но те тропинки, которые когда-нибудь приведут ее саму к житейской мудрости, Меланкта старалась искать не среди этих грубых людей. Пока светило солнышко, ей нравилось поговорить с человеком рабочим и грубым и послушать про его жизнь, и про то, как он работает, и что у него к чему, но когда спускалась ночь, все менялось, Меланкта встречалась, и стояла, и вела разговоры с каким-нибудь клерком или с агентом из корабельной транспортной компании, который еще днем заметил, как она стоит и смотрит, и именно здесь она пыталась найти свой способ понять, как ей научиться уму-разуму.

А еще Меланкте нравилось смотреть, как работают люди на стройке. Ей нравилось смотреть, как они поднимают наверх тяжести, копают, пилят и обтесывают камень. Вот и здесь, как и во всех прочих местах, пока светило солнышко, она старалась познакомиться с кем-нибудь из обычного рабочего люда.

— Сее-стрен-каа, давай-ка ты поосторожней, а то как бы вот этот самый камень на свалился на тебя и не раздавил тебя в лепешку. Как ты думаешь, ничего себе получится котлетка?

И тут они все покатывались со смеху, и им начинало казаться, что шутка удалась на славу. Или вот еще:

— Эй, желтяночка, забоишься, небось, забраться вот сюда, где я сейчас стою, а? Слабо тебе сюда подняться — а то бы я тебя подержал, чтоб не упала. Тут даже и бояться нечего, просто садись на тот вон камень, который ребята поднимают, и не шевелись, а уж здесь-то я тебя попридержу как следует, сестренка, ни в жисть не упадешь.

Иногда Меланкта и впрямь выкидывала весьма опасные фокусы, и всегда именно перед такими вот мужчинами, именно перед ними она готова была показать, какая она смелая, просто отчаянная. Однажды она поскользнулась и упала с большой высоты. Строительный рабочий подхватил ее, и убиться она не убилась, но сломала себе левую руку, и перелом оказался очень сложный.