Читать книгу "Три жизни - Гертруда Стайн"

Так что на какое-то время все осталось по-прежнему. Бедная Лена не чувствовала никакой радости от того, что у нее будет маленький. Она была напугана так же, как тогда, на пароходе. Чуть где заболит, и она уже пугалась. Она была напуганная, и вялая, и как примороженная, и ей казалось, что вот-вот она умрет. У Лены не было столько сил, чтобы терпеть и быть сильной, когда все так плохо, она только и могла, что сидеть, вся такая напуганная, и вялая, и примороженная, и ей казалось, что вот-вот она умрет.

Прошло совсем немного времени, и Лена родила ребенка. Такой получился славный, крепенький мальчуган, этот ребенок. Герман просто нарадоваться не мог. Когда Лена немного окрепла, они переехали в соседний с родителями дом, чтобы и сам Герман, и вся его семья могли есть, спать и вообще жить так, как им нравится. Только Лене это было уже вроде как все равно. Она какая была, пока ждала ребенка, такая и осталась. Слонялась туда-сюда, и одевалась как попало, и была как в воду опущенная, и делала все, да и вообще жила будто совсем ничего не чувствует. По дому она все делала как полагается, ее по-другому-то и не научили, но сама была как неживая. Герман был всегда с ней ласковый и добрый и помогал по дому. Как только умел, так и помогал. Если нужно было сделать по дому чего нового или для ребенка, так он тут как тут. Лена тоже делала все как полагается, как ее учили. Она теперь только и держалась, что на домашней работе, и ходила вечно растрепанная, и замызганная, и снулая, и как неживая. И, по Лене, такая жизнь была ничуть не лучше, чем вообще с тех пор, как вышла замуж.

Миссис Хейдон теперь с Леной, своей племянницей, и вовсе перестала видеться. У миссис Хейдон теперь от своих забот голова шла кругом, и с дочками, которые повыходили замуж, и с парнем, который подрастал, и управиться с ним становилось все тяжелей. Она знала, что Лене, как могла, помогла. Герман Кредер был мужчина правильный, она сама иногда думала, не худо было бы поменять его на какого из собственных зятьев, а теперь они жили своим домом, отдельно от стариков, и никаких тебе хлопот. Миссис Хейдон считала, что помогла своей племяннице Лене чем только могла, и слава богу, и чего бы теперь к ней ходить. Лена сама теперь справится, и нечего тетке с ней носиться.

Добрая немка-кухарка, которая вечно бранилась, не оставила Лену и старалась, как родная мать. Только исправить хоть что-нибудь было теперь очень трудно. Лена была теперь как глухая, кто бы ей чего ни говорил. Герман делал что мог, чтобы ей помочь. Герман всегда, если был дома, только и возился с ребенком. Герману это очень нравилось, с ребенком. А Лена даже и гулять его никогда не сводит; и вообще, ничего лишнего.

Доброй немке-кухарке иногда удавалось залучить Лену к себе в гости. Лена приходила с ребенком, сидела на кухне и смотрела, как добрая немка стряпает, и даже иногда ее слушала, совсем как раньше, но только очень недолго, а добрая немецкая женщина ругала ее, что ходит по городу не разбери-поймешь в чем одета, а все ее несчастья, между прочим, кончились, и сидит как прибитая, и спасибо не скажет. Иногда Лена как будто ненадолго просыпалась, и на лице у нее проступала прежняя тихая, терпеливая и необидчивая мягкость, но чаще кухарка ругала ее, а Лена будто почти ничего и не слышала. Лене нравилось, если миссис Олдрич, добрая хозяйка, ласково с ней поговорит, и тогда Лена будто возвращалась обратно, и у нее было такое же чувство, как тогда, когда она жила здесь в прислугах. Но чаще всего Лена просто жила себе, как спала, и была вся такая неряшливая, и как в воду опущенная, и как неживая.

В скором времени у Лены родились еще двое маленьких. Лена теперь уже не так боялась их рожать. Она вроде даже и не очень замечала, когда они делали ей больно, и вообще, что бы с ней теперь ни происходило, было ей как будто все равно.

Детишки вышли очень славные, все трое, что родились у Лены, и Герман заботился о них как только мог. До жены Герману, в общем-то, никогда особо дела не было. Единственное, до чего ему всегда было дело, это дети. Герман с ними возился, что твоя нянька. Когда он брал их на руки, то делался очень ласковый и нежный. Он научился очень ловко с ними управляться. Он проводил с ними все время, когда не работал. А вскоре даже и работать стал у себя в доме, чтобы они всегда были с ним вместе, в одной комнате.

Жизни в Лене оставалось все меньше и меньше, и Герман теперь о ней почти уже и не думал. Он все чаще и чаще брал заботу о детях на себя, обо всех трех. Он следил, чтоб они как следует поели и были чистенькие, и одевал их каждое утро, и учил, как что правильно делать, и укладывал спать, и был теперь с ними почти неотлучно. А потом должно было случиться еще одно прибавление в семействе, четвертый ребенок. Лена пошла в больницу поблизости, чтобы там родить. Ребенок, похоже, должен был быть трудный. Когда он наконец появился на свет, он был вроде как его мать, неживой. Пока он шел, Лена сделалась вся такая бледная и затвердела лицом. Когда все кончилось, Лена тоже умерла, и никто не понял, как оно так с ней получилось.

Добрая немка-кухарка, которая всегда бранила Лену и до последнего дня все пыталась ей как-то помочь, вот она единственная по Лене и горевала. И вспоминала, какая Лена была, пока работала с ней вместе в прислугах, и какой у нее был голос, какой мягкий да какой ласковый, и какая она была славная девушка, и как с ней никогда никаких хлопот, не то что со всеми этими нынешними девушками, которых теперь берут ей в подмогу. Вот добрая кухарка все это про Лену и говорила, иногда, если выдавался часок поболтать с миссис Олдрич, а больше про Лену никто теперь даже и не вспоминал.

Герман Кредер жил теперь, счастливый, очень тихо, очень скромно и очень довольный, один со своими тремя детьми. И никаких больше женщин, чтоб всегда рядом, боже упаси. Всю работу по дому он всегда делал сам, каждый день, когда заканчивалась та работа, которую они делали вдвоем с отцом. Герман всегда был один и работал всегда один, пока дети не выросли настолько, что смогли ему помогать. Герману Кредеру это очень нравилось, и он всегда так жил, ровно, мирно, и каждый день точь-в-точь как вчерашний, и всегда один с тремя своими славными, тихими детьми.