Читать книгу "Дегустатор - Уго Ди Фонте"

Oi me! Я надеялся, что он забыл о Миранде. Однако она с каждым днем становилась все красивее, мальчишки увивались за ней, и это, без сомнения, подогревало страсть Томмазо.

Нам с Мирандой дали новую комнату с двумя кроватями, затейливо раскрашенным сундуком и солидным дубовым столом. Окна выходили в сад Эмилии, который теперь, после ее смерти, порос шиповником, ромашками и другими дикорастущими цветами. Ночью их аромат воспарял к окну и наполнял благоуханием мои сны.

Самые большие перемены наступили благодаря Бьянке, новой потаскушке Федерико. Она вела себя так, словно была рождена принцессой. Смотрела на всех надменно, но когда отдавала приказы, мурлыкала, как котенок, и никто не мог понять, какая же она на самом деле. Благодаря долгим годам распутной жизни (говорят, она начала в двенадцать лет) Бьянка точно знала, о чем думают мужчины, когда устремляют на нее взгляды, — а следовательно, умела исподволь заставить их делать все, что ей хотелось. Луиджи ежедневно расспрашивал, какие блюда ей приготовить. Бернардо каждое утро бегал к ней, чтобы рассказать о расположении звезд, и даже придумывал предлоги, чтобы видеться с ней почаще. Даже Чекки заказал для нее вина из Овьето, Урбино и Рима.

Она покупала новые наряды и драгоценности, переставляла мебель и устраивала вечеринки для своих старых подружек. Шлюшки сплетничали, жены придворных зеленели от ревности, однако мужчины молчали. Бьянка была осторожна и никогда не оскорбляла Федерико. Но если по каким-то причинам его нижняя губа отваливалась на подбородок, Бьянка брала герцога за руку и вела в спальню. Не знаю, что они там вытворяли за закрытыми дверями. Порой Федерико так уставал, что не выходил оттуда несколько дней. И наконец появлялся — с улыбкой на устах. Е vero![37]Святая правда! Наш повелитель охотился, тренировал соколов, забавлялся, как мог (однажды он приказал хромой женщине станцевать со слепым мужчиной), и неизменно настаивал, чтобы я не отходил от него ни на шаг. Тем не менее говорил он со мной только о еде.

Например, как-то раз, попробовав коронное блюдо Луиджи — запеченную в ломтиках бекона телятину с поджаренным хлебом, герцог повернулся ко мне и проронил:

— Превосходно! Почему я не убил Кристофоро раньше?

Уважение Федерико смягчило боль от потери Агнес, и я взялся за дело с особым рвением. Я ходил на кухню, следил за тем, сколько времени уходит на приготовление разных блюд, какие соусы положено к ним подавать, и прочая, и прочая. От Луиджи я узнал, что репа в больших количествах может вызвать апатию, a fava[38]полезны для мужчин, поскольку похожи на яички. Эти новые познания так переполняли меня, что я не мог удержать их в себе.

Как-то раз я сказал Федерико, что телятину не мешало бы поперчить посильнее. В другой раз я заметил, что цыпленка надо было подольше держать в маринаде. И он согласился! Однажды, только понюхав оленину под соусом, я перечислил все ингредиенты: майоран, базилик, мускатный орех, розмарин, корица, сельдерей, чеснок, горчица, лук, чабер, перец и петрушка. Это произвело такое впечатление на герцога, что он частенько просил меня повторить фокус перед гостями.

Наконец-то я почувствовал себя во дворце как дома. Федерико доверял мне — пускай в мелочах, но разве дуб не растет из семечка? Я жаждал поскорее стать придворным и молил Бога о возможности доказать, что я на это способен. Увы! Господь в неизреченной мудрости своей решил, что я еще не готов для такого высокого положения. И все-таки… potta! Неужели он не мог сообщить мне свою волю как-то иначе, без этого проклятого карлика Эрколя?!

Единственное, что объединяло Эрколя с Джованни, так это рост. Джованни был смел и умен, Эрколь — труслив и глуп. Джованни менял наряды, подбирая их под настроение, Эрколь всю жизнь ходил в одном и том же коричневом кафтане и таких же лосинах. Если бы Джованни мог распрямить свой горб, он был бы не ниже других — в то время как Эрколь родился карликом и будет таким до самой смерти.

Я уже говорил вам об Эрколе, хотя и мимоходом. Если не считать того, что он поборол овцу на первом банкете, ничего достойного упоминания он не совершил. А поскольку благополучие Корсоли сильно зависело от овечьих отар, свой фокус Эрколь мог показывать не чаще раза в год. Все остальное время он торчал в углу зала и, стараясь выглядеть еще меньше, склонял голову, тихо стуча по крохотному барабану и моля Бога, чтобы Федерико не обратил на него внимания.

Как-то вечером Федерико отшвырнул поднос с недоеденным ужином, и тот попал прямо Эрколю в голову. Карлик возмущенно подскочил. Ярость, исказившая сморщенное личико шута, вызвала у меня такой приступ смеха, какого никогда не вызывали его фокусы. Он злобно оскалился, решив, что это я запустил в него подносом. Когда до него дошло, что это сделал Федерико, Эрколь тут же поднял поднос. И тут его осенило. Я прямо-таки видел, как у него шевелятся извилины в мозгу. Он повел головой из стороны в сторону, рассматривая поднос так, будто видел его впервые в жизни. Потом обнюхал его, как собака. Перевернул другой стороной — и снова обнюхал. Эта мелкая сволочь, этот гаденыш передразнивал меня! Федерико пнул Бьянку в бок. Гости прекратили жевать и уставились на карлика. Почувствовав всеобщее внимание, Эрколь еще понюхал поднос, поворачивая его то так, то этак. Потом взял маленький кусочек мяса и положил на кончик языка. Он стоял, подбоченившись и расставив ноги, устремив глаза в потолок, и шлепал толстыми губами: пожует-пожует — и задумается, пожует-пожует — и опять задумается. Потом наконец проглотил и провел пальцем по телу, от горла до желудка.

Я знал, что будет дальше. Он схватился за горло, закашлялся и с воплем: «Моя косточка! Моя косточка!» — рухнул на пол, извиваясь в корчах. Потом выгнул спину дугой и недвижно, как мертвый растянулся на полу.

Бьянка хохотала до слез. Она закрыла руками лицо, открыла его, глянула на меня — и снова покатилась со смеху. Федерико тоже прыснул, хлопая ладонью по столу. Придворные немедленно заржали, как кони. Мне хотелось вонзить Эрколю в горло нож и располосовать его до самых яиц. После всего, что я пережил, позволить какому-то карлику высмеять меня перед всеми?!

Эрколь торжественно поклонился. Зал захлопал в ладоши. Он снова поклонился — и так четыре раза. Господи Иисусе! Можно подумать, он собственноручно победил французов!

Федерико вытер глаза и сказал:

— Браво, Эрколь! Браво! Повтори еще раз!

Смех и аплодисменты вдохновили Эрколя. Он сделал унылое лицо, высмеивая мой подавленный вид.

— По-твоему, это не смешно? — спросил у меня Федерико.

— Поскольку я никогда не видел себя со стороны во время еды, мне трудно судить, насколько это похоже.

— Очень похоже! — рассмеялся герцог. — Очень!

Я вышел из зала, сопровождаемый громким хохотом. Нашел зеркальце Миранды и посмотрел, как я ем. Мимика Эрколя была неуклюжей, тем не менее суть он передал точно. Мне хотелось его убить.

— Даже думать забудь! — сказал мне позже Томмазо. — Он нравится герцогу. Если с Эрколем что-нибудь случится, Федерико сразу поймет, кто виноват.