Читать книгу "Дамы и господа - Людмила Третьякова"

Из писем Авроры ясно, что Павел продолжал упор­ствовать в нежелании видеть сына. Страшные мысли при­ходили ему в голову: зачем жить, если Мари больше нет? Не желая впадать в непрощаемый грех самоубийства, он тем не менее не отказался от мысли умереть и начал морить себя голодом.

Атмосфера веселого, праздничного Сан-Донато была пропитана печалью. Слуги из местных, горько плакавшие на похоронах «прекрасной княгини Марии», стали пого­варивать, что и впрямь грозный святитель Донато дает знать обитателям дворца, что не будет им здесь ни покоя, ни радости…

С огромными трудностями, не раз встречая отказ, Авро­ре глубокой осенью все же удалось уговорить Павла уехать в Париж. Родные и друзья, близко принявшие к сердцу се­мейное несчастье, тем не менее, были не в восторге от ее идеи. Все в один голос говорили, что в том состоянии, в котором находился Павел, он легко сделается добычей всякого рода соблазнов, станет заливать горе вином, свяжется с «утеши­тельницами», жадными до его денег. Прошлая скандальная слава молодого миллионера оказалась столь живучей, что, несмотря на известие о семейных горестях, от него ожидали продолжения прежних беспутств.

…В Париже Аврора Карловна с сыном и внуком обос­новались на улице Пасси, состоявшей из череды небольших элегантных особняков.

Траур по усопшей давал Демидовым возможность не посещать общественных мест с их увеселениями и театров. Правда, к ним то и дело приезжали давние знакомые.

Одной из первых появилась княгиня Бетси, помянула Мари, приложила к глазам платочек и принялась взахлеб рассказывать парижские новости.

Павла навещали его давний друг граф Илларион Воронцов-Дашков и князь Александр Барятинский. Оба были на их с Мари свадьбе. Теперь это обстоятельство причиняло Павлу дополнительную боль: вот они все — здоровые, оживленные, благополучные, а где же Мари?

Что за судьба у них, Демидовых, в самом деле? — ду­мала Аврора. Она — вдова, он — тридцатилетний вдовец… Неужто это правда: «Благо богатства влечет за собой неот- вержимое искупление»?

* * *

Мать изыскивала любые предлоги, лишь бы не остав­лять Павла в доме одного. Случилось так, что ей нужно было отвезти деньги в крошечный лазарет на самой окраине Парижа, который содержал какой-то старый доктор-доброхот, лечивший исключительно неимущих. Аврора случайно познакомилась с ним в одну из первых поездок в Париж и всегда помогала деньгами: привозила сама или передавала с оказией. В этот раз она попросила сына сопровождать ее.

Их экипаж, выехав из фешенебельных районов Парижа, медленно двигался вдоль узких улочек с обшарпанными домами, а потом и вовсе остановился. Кучер-француз с кем-то громко переругивался. Затем, открыв дверь экипажа, он стал извиняться и попросил господ выйти — какая-то застрявшая колымага перегородила путь. Придется экипаж подавать назад, чтобы объехать ее.

Аврора, подобрав подол платья, и Павел, ступая на каблуках, чтобы не запачкаться смердящей жижей, пок­рывавшей булыжники мостовой, поднялись на ступеньки ближайшего строения и стали ждать. Кучер кликнул на подмогу трех оборванцев, которые, разинув рот, наблю­дали, как разъедутся экипаж с повозкой, и вся компания принялась за дело.

В этот момент, на четвереньках пересекая улицу, к Деми­довым с противоположной стороны приблизилось уродливое существо, тельце которого крест-накрест было повязано клетчатым платком.

Раздался крик:

— Роза, Роза, вернись! Ты слышишь меня?

Стало ясно, что это девочка лет четырех. Голова ее была в пшеничного цвета завитках. Она подползла к Демидовым и протянула к Авроре руку в мокрой перчатке, пытаясь дотронуться до пышной оборки ее платья.

К девочке со всех ног спешила грузная старуха.

— Не тронь, не тронь, говорю тебе! — кричала она. — Ах, негодяйка! Сейчас я тебе задам.

Схватив малышку, как котенка, за шиворот, она отта­щила ее в сторону.

— Ну-ка, Роза, иди на свое место. Простите, сударыня, за этой егозой не уследишь.

Девочка послушалась. Опираясь на руки и подтягивая за собой завернутые то ли в грубую ткань, то ли в куски кожи обрубки ног, она быстро переместилась на указанное место, ловко взобралась на табурет, уселась и помахала оттуда рукой.

— Что у нее с ногами? — спросила Аврора старуху, которая явно была готова поболтать с редкими в этих краях господами.

— У нее, сударыня, можно сказать, и вовсе ног нет. А вместо них так, не поймешь что — вроде двух рыбьих хвостов. Такою уж родилась. К матери-то ее, моей пле­мяннице, лишь только приехали мы из Бретани, какой-то ловкач подкатил, охмурил дуру деревенскую, туда-сюда, а она уже брюхатая. Испугалась! У нас с этим в Бретани строго. Она от позору-то и глотнула какой-то гадости. Да недотравилась! Опять не повезло девке: и жива осталась, и дите безногое родила. Что уж теперь делать. У нас, добрые господа, в Бретани так считают: когда Богоматери удается вымолить у Бога прощение грешнику, на земле вырастает цветок. Чем тяжелее грех, тем цветок красивее.

Мужские грехи превращаются в цветы большие, без запа­ха, а женские — в душистые, нежные. Розы, сказывают, — отпущенные грехи любви. Вот мы и свою стрекозу Розой назвали. Не смотрите, что калека, девчонка забавная, ве­селая… Только каково ей будет-то? Сейчас вот племянница мне приплачивает, чтоб я за ней смотрела да чтоб ее какой повозкой не раздавило.

— А где же ее мать?

— По людям ходит. Кому что надо, то и делает. Баба она сильная, работящая. Белье берет, по ночам стирает. Да только знаете, какой народ нынче — кто недодаст, кто и вовсе не заплатит.

В это время к ним подбежал запыхавшийся кучер:

— Прошу прощения, все в порядке, можно ехать.

Экипаж уже скрылся из виду, а старуха все стояла, слов­но пораженная громом, вертя в красных распухших пальцах кредитки, сунутые ей важным господином в цилиндре. Потом, боязливо оглянувшись, спрятала их под накинутый на плечи платок и поспешила к Розе.

…Человек видит то, что хочет видеть: за блеском сытой парижской жизни Павел разглядел обездоленных, отвер­женных людей.

Уловив настроение сына, Аврора рассказала ему, как она со своими единомышленниками создала у себя на родине в Финляндии Дом милосердия, где содержала на личные деньги бедных вдов, сирот, беспомощных старух.

Выслушав мать, Павел загорелся идеей создать приют для обездоленных женщин, где они могли бы не только иметь кров и еду, но и зарабатывать деньги. Найдя под­ходящее помещение в парижском предместье, Демидов закупил оборудование для швейных и художественных мастерских. Их продукция, добротная и недорогая, находила быстрый сбыт и приносила женщинам пусть небольшие, но деньги, а вместе с ними надежду. Кроме того, для них была разработана и образовательная про­грамма, в которой особое внимание уделялось религиоз­ным вопросам.

Это предприятие, задуманное и очень удачно вопло­щенное Демидовым в жизнь, вызвало резонанс в Париже. Газеты подробно писали о Доме милосердия, созданном и существующем на деньги русского миллионера, и призывали своих собственных богачей продолжить эту благородную акцию. Впервые, наверное, имя Демидова упоминалось не в колонке скандальной хроники.