Читать книгу "Предатель - Андрей Волос"

— Подождите, Зоя, — сказал он. — Вы мне главное скажите: где Илья Мироныч? В Бутырках?

— Ну да, — она кивнула. — Где же еще?

Шегаев хотел спросить насчет свиданий, но сдержался. Даже детям известно, что в Бутырках свиданий не разрешают. И передач тоже. Только справки. Проходя мимо, всякий мог видеть у железных ворот тюрьмы: улицу запруживали с ночи, ранние трамваи отчаянно звонили, кое-как проталкиваясь сквозь каждодневную толпу женщин. Когда ворота открывались, стремительно, будто вода из рухнувшей запруды, вливались в тюремный двор. Долго теснились в квадрате высоких бетонных стен. Распахивались наконец двери в приемную, у справочных окошек выстраивались длинные очереди. Кому не везло, толклись и завтра, и послезавтра. И еще невесть сколько.

— Точно там? Вы узнавали?

— Точно, точно…

Шегаев пощелкал пальцами.

— А вот вы сказали — почти всех подгребли. Вы кого имели в виду?

В глазах Зои мелькнуло сомнение. Шегаев расценил его как понятную боязнь сказать лишнее. И тут же сказал лишнее сам, пожалев сразу, как только выговорил:

— Крупченков тоже арестован?

— Крупченков? — повторила Зоя. По тому, как она произнесла фамилию, Шегаев с досадой понял, что она делает это впервые. — Крупченков… я не знаю. Нет, должно быть.

— Вы не знаете Крупченкова? — уточнил он, злясь.

— Видела пару раз, — уклончиво ответила она. — Философ?

— Ну да, философ, — нехотя кивнул Шегаев.

И опять возникло ощущение, что купился: собственно, все, кто собирался у Игумнова, были в известной мере философами.

Зоя, как будто выдержав испытание, тоже кивнула — но, в отличие от него, с удовлетворением.

— Ну хорошо… Ерунда какая-то. Известно хоть, в чем обвиняют?

— Откуда?

— Справку не пытались получить?

— Нет, — Зоя помотала головой. — Я не родственница…

— Все равно надо попытаться. Черт, я бы завтра мог!.. но я должен уехать.

— Уехать?

— Да, уехать.

Зоя смотрела на него детским взглядом, и Шегаев подумал, что ей, наверное, нужна его поддержка и помощь. Она такая неопытная и беззащитная… Понятно, почему кое-какие ее фразы настораживают. Она просто не знает, как себя сейчас вести… конечно же, в этом причина.

— Завтра уехать?

— Сегодня.

— Ах, сегодня? — Зоя прикусила губу. — Жалко. Надолго?

Шегаев решил пошутить.

— Навсегда, — сказал он, усмехаясь. — Навеки.

— Ах, вот как! — протянула она.

Судя по всему, Зоя не поняла, что он шутит, и Шегаев не стал рассеивать ее заблуждение. Ему было приятно видеть, что на Зоино лицо набежала тень озабоченности — она явно была взволнована перспективой его скорого и невозвратного отъезда.

— Как же так! Мы с вами толком даже не познакомились! А вы уезжаете…

— Еще не поздно, — продолжал свою шутку Шегаев. — Давайте знакомиться.

Судьба Игумнова отошла на второй план. Помочь он все равно никак не мог, а бледное Зоино лицо было рядом.

— Замечательная у вас шляпа, — вздохнула она. — Давайте сядем, что ли.

Скамейка была в пяти шагах.

— Вы ведь ловелас, Игорь? — спросила вдруг Зоя, садясь на скамью. Она прямо и решительно повернулась к нему и так же прямо и решительно рассматривала. — У вас на физиономии написано: ловелас, да еще какой!

Неожиданно протянула руку и провела пальцами по его щеке.

— И понятно почему, — сказала она как будто самой себе. — Такой красивый… Такому красавцу разве откажешь? Все женщины ваши, да, Игорь? Я права?

— Зоя, вы…

— Вот вы только что сказали: еще не поздно. А сами уезжаете. Вы что же — хотите, чтобы я к вам сегодня пришла?

— Я? Какие женщины? О чем вы?! — Шегаев оторопело взял ее ладонь. Ладонь была холодной и твердой.

— Все бабы ваши, да? — сказала Зоя, щурясь.

— Перестаньте!

— Гордитесь своими победами, — вздохнула Зоя и снова посмотрела на него с неясной печалью. — Гордитесь…

— Вы огорчаете меня, — сказал Шегаев, понимая, что Зоя пытается его заморочить, но, с другой стороны, готовый отдаться этой мороке — настолько соблазнительно и быстро она развивалась. — Я хочу только!..

— Ну хорошо, — перебила она. — Теперь мне пора идти. Может быть, я и правда зайду ненадолго. На минутку. Хотя вряд ли. Не знаю. Скажите все же адрес. Часов в девять. Будете дома?

Шегаев поднес к губам ее ладонь, поцеловал, стараясь, чтобы ничто из того, что пронеслось в голове (придется нарушить планы! не поспеет на поезд! ехать утром! Капа будет волноваться!..), не отразилось на лице.

— В девять? Да, приходите. Буду ждать. Только, видите ли…

— Что?

— Я пошутил. Глупо, конечно.

— То есть?

— Я не навсегда уезжаю. На несколько дней.

— Так и знала, что врете, — сказала она. — Зачем врать? — Холодно пожала плечами. — Тоже мне шутки… Впрочем, все равно. Чем быстрей, тем лучше. — И потребовала, нетерпеливо постукивая носком туфли о каблук другой: — Говорите адрес, я запомню!

Усмехаясь, Шегаев сказал переулок, дом, этаж.

— Направо. Такая зеленая дверь, приметная. Увидите.

— Ну хорошо. Нет, нет, не провожайте сейчас, не надо! — она решительно поднялась, увернувшись от его неловкой попытки дотянуться губами до щеки.

— Зеленая! — повторил он. — Не ошибитесь!

Зоя уже быстро стучала каблуками по сырому скользкому булыжнику, наклонив голову и так прижав ладони к груди, будто шла против сильного ветра…

Следующие полтора или два часа он ходил по комнате. Смотрел на часы. Стрелки дурили, и пару раз он даже подносил «луковицу» к уху, слушал, тикает ли. Садился, смотрел в окно, снова расхаживал.

Почему-то это новое, так странно и неожиданно образовавшееся приключение совершенно не доставляло ему радости. Солоноватое предвкушение скорой развязки тоже почти не волновало, а только неприятно нервировало.

То и дело, присев на стул, он, представляя, что будет, когда (и если) она придет, задумывался — а не уехать ли все же? еще можно уехать!..

Конечно, это обман, но ведь не худший обман, чем тот, в который он уже ввязался!.. Как, вообще, прожить человеку, коли он отягчен хотя бы даже простейшими понятиями о долге и чести?! Буквально каждый шаг опутывает его новыми обязательствами…

Да, уехать! — это все-таки меньшее из зол, меньший из обманов, потом он объяснит, придумает что-нибудь!..

Совсем уж было подхватывался — но тут же являлось ему ее бледное лицо, темное платье, соблазнительно облекающее тело — такое же, должно быть, белое и нежное, как лицо.