Читать книгу "Тринадцатая гостья - Анна Данилова"

– Ну, например, я знаю, что она была непокорным ребенком, своенравным. Потом она была трудным подростком, очень одиноким. Еще, она не уверена в себе, считает, что она дурнушка, хотя на самом деле она просто красавица! Еще никак не может определиться в жизни, не знает, чего она хочет. Ведь этот мотоцикл, который мы ей купили, не связал ее с компанией местных байкеров, нет! Она совсем другая. И мотоцикл ей всегда был нужен просто как средство перемещения в пространстве, для ощущения свободы. Я думаю, она никогда не была свободна внутренне и пыталась компенсировать это свободой внешней. Да только куда денешься от себя самой? Никакой мотоцикл, никакая скорость тут не спасут.

– Но почему же она выросла не такой, как все?! Почему ей никогда не хотелось замуж? Детей?

– Я думаю, эти мысли возникли бы у нее, если бы она полюбила кого-нибудь. Но разве мы могли предположить, что это чувство ее посетит настолько несвоевременно? Я хочу сказать, что она влюбится в какого-то цыгана, по переписке. Да уж лучше бы влюбилась в мужчину постарше себя, пусть даже он жил бы в Африке! А так… Тони! Что мы знаем об том Тони?

– Она любила Тони. И, судя по тому, что здесь она прожила долгое время одна, Тони либо нет в живых, либо они расстались. И то, и другое – вполне реально, поскольку семейка у этого Тони была еще та.

– Вот я и спрашиваю: ну почему нашу девочку угораздило влюбиться в цыгана?

– Не думаю, что она знала, что он – цыган. Просто познакомилась по Интернету с парнем, он мало-мальски владел русским языком, обратил внимание на нее, нашел такие слова, быть может, каких никто никогда не говорил ей. Словом, влюбил ее в себя, но я не исключаю того, что и она влюбилась в него. Понимаешь, какое дело, Леночка? Дочь наша – натура романтичная, вскормленная на волшебных сказках, английских романах и балладах, на той литературе, которая прививает утонченным личностям тягу ко всему необычному, экзотическому. Такие, как Наташа, способны, несмотря на всю свою внешнюю кротость, к самым неординарным, решительным поступкам. Понятия благополучия, комфортности, финансовой состоятельности присущи были всем ее одноклассницам, подружкам. Возможно, мы всему виной. Но я уверен: ни одна из них не побежала бы за таким, как Тони, в Болгарию, в неизвестность.

– Ты хочешь убедить меня в том, что мы с тобой воспитали авантюристку?!

Лена встала и хотела включить свет, но он не зажегся.

– Тока нет, представляешь? Видимо, это из-за грозы. Подожди, я где-то на столике видела подсвечник с красной свечой. И спички. Господи, Костя, надо же, какая романтика – свечи, гроза, старинный домик, похожий на этнографический музей! Вот только меня это нисколько не радует.

Она встала, набросила на плечи кофту, зажгла свечу, и маленькая комнатка сразу же преобразилась: в ней заиграли беспокойные оранжевые блики, и появились в углах таинственные длинные тени.

– Знаешь, Костя, что я подумала? Мы – страшные эгоисты, мы никогда не давали себе труда получше узнать Наташу. Мы, хоть и имели ребенка, но жили как бы для себя. К сожалению, я поняла это только сейчас. Вот представь себе. Мы всегда были вдвоем, вместе. А она была совсем одна. Особенно со мной она ничем не делилась. А потом с ней случилось то, что происходит со всеми девушками в ее возрасте. Она влюбилась! Я помню себя, когда я влюбилась в тебя. Для меня тогда никого другого не существовало! Я же голову потеряла! Как Наташа со своим Тони. А мы не поддержали ее, мы заранее были настроены против ее отношений с ним.

– А что, разве мы ошибались? – Константин в пижаме вышел из комнаты в кладовку, чтобы принести дров и подбросить их в печку. И закричал уже оттуда: – Мы же с тобой чувствовали, что эта связь ни к чему хорошему не приведет!

– Да, но она-то этого не понимала!

– Она не хотела понимать.

– Все равно: ее как раз понять можно. И вот теперь представь: что же с ней случилось?

Он принес охапку дров, положил их на пол, на железный лист, открыл дверцу печки, где розовели тлеющие угли, и положил туда два узких полена.

– С одной стороны – она любила Тони, с другой – она ведь попала в руки преступников. Мы вообще могли потерять ее! Если бы не Тони, она бы, возможно, сбежала уже давно, поняв, к примеру, что она ошиблась и не любит его. А так… Она продолжала жить в этой семье, постоянно подвергая опасности себя, свое здоровье, да что там – свою жизнь!

– Костя, ты помнишь, как она выглядела? Кожа, кости, волос на голове почти не было. Да от нашей Наташи вообще мало что осталось! Нам бы взять ее в охапку – и домой.

– У нас, собственно говоря, и были такие планы. Но это я виноват. Я намекнул ей, вероятно, одним своим видом, что мне жалко денег, которые мы ей отправили.

– Но и тебя можно тоже понять, деньги-то немаленькие.

– Лена. Бог с ними, с деньгами! Зато теперь у нас – ни денег, ни дочери. И она снова в странствиях, оставила свое хозяйство, коз, кур, собаку.

– Ну, раз оставила и не продала, значит, вернется, я так думаю. Послушай, какое тепло идет от этой печки! В наших квартирах тоже, конечно, тепло, но это тепло – особенное, жаркое, уютное. Я понимаю этих крестьян.

– Думаю, никто из них не отказался бы от центрального отопления, но оно им и не снилось. Да и вообще, эта деревня – какая-то первобытная. Люди здесь одеваются, как сто или двести лет тому назад. Думаю, здесь ничего не изменилось. Люди живут натуральным хозяйством, пасут овец, коз и коров, выращивают пшеницу и ячмень. Господи, ну и угораздило же нашу дочь поселиться в этом Богом забытом селе!

Так, переговариваясь, они вновь улеглись в постель, укрылись тяжелым, набитым овечьей шерстью одеялом, обнялись и, убаюканные теплом, потрескиваньем поленьев в печке, шумом дождя за окном и собственными разговорами, уснули.

Глава 16

Мюнхен, октябрь 2008 г

После экскурсии Соня повела себя, как настоящая истеричка. Даже машину она вела рывками, обгоняла всех рискованно, можно сказать, по-хамски, подрезала добропорядочных немцев, ставя их в опасное положение. Словно куда-то спешила.

Впечатление от экскурсии у меня тоже осталось неприятное, и все – из-за Сони. Чувствовалось, что ей не до дворца, не до той красоты, которой можно было насладиться, воспользовавшись случаем. Получалось, что я словно бы навязалась ей и что именно я виновата в ее дурном расположении духа, в той гримасе брезгливости, которую она даже и не пыталась скрыть.

– Послушай, Соня, может, мне уехать? Я чувствую, что начинаю раздражать тебя, – сказала я ей в машине. Мне уже было все равно, кого и зачем сюда пригласили, какая роль отводилась той, за кого меня все-таки приняли. – Или, может…

– Послушай, – перебила она меня, – у каждого человека могут быть какие-то свои, личные проблемы. И мое плохое настроение не имеет ничего общего с твоим присутствием в моем доме и с нашей экскурсией. Извини, если я не сдерживаюсь и веду себя так. Но я же не зря пригласила тебя. У меня нервы на пределе!