Читать книгу "За синей рекой - Елена Хаецкая"

– Она наверное дохлая, – брезгливо сказала девица Гиацинта.

– Ничего не дохлая! – возмутилась Марион. – Я видела, как она высунулась.

– Вкусная, должно быть, – предположил Гловач.

– Не нужно ее трогать, – сказал брат Дубрава. – Я думаю, это Густа.

– Какая еще Густа?!. – воззвал пан Борживой. – Погружаюсь…

– Густа – болотная рыба, – доброжелательно объяснил Дубрава. – Мне о таких рассказывали.

– Неужели она обитает в болоте? – заинтересовался философ. – Весьма нехарактерная для рыбы среда обитания… Впрочем, зачастую именно нетипичная среда является одним из парадоксальных условий для счастья индивидуума…

– Чушь, чушь! – фыркал чиновник. – Какая там рыба? Что в болоте может делать рыба?

– Она тут… высовывается. Что ей еще остается? – объяснил брат Дубрава.

– Ловить, значит, не будем? – разочарованно протянул Гловач.

– Пусть высовывается и дальше, – сказал Зимородок. – Идемте, лучше не задерживаться.

Густа вдруг отчетливо произнесла: «Ох!» и скрылась в трясине.

– То Густа, то пусто! – изрек Гловач.

И снова бесконечная утомительная дорога… Зимородок уже начал беспокоиться: а что как не выйдут на сухое место к ночи? Ночь, правда, обещала быть ясной, но до полнолуния оставалось еще дней десять. В темноте по болоту много не нагуляешь. А тут еще Марион подлила масла в огонь, пропищала:

– Зимородок, Зимородок! А скоро болото кончится? Поспать бы… У меня ножки устали…

– Откуда я знаю, когда оно кончится! – огрызнулся Зимородок. – Я сам здесь в первый раз.

– Скоро, – уверенно молвил брат Дубрава.

– А ты откуда знаешь? – обернулся к нему Зимородок.

Дубрава пожал плечами и смущенно улыбнулся.

– Ему брат Болото сообщил! – выкрикнул Кандела и неприятно захохотал.

Никто больше эту шутку смешной не счел. А пан Борживой, бессильно задыхаясь, пообещал:

– Еще одно слово, и отправишься на корм Густам!

Вольфрам Кандела сделал вид, что не слышит.

Удивительнее всего оказалось то, что брат Дубрава не ошибся. Вскоре под ногами перестало хлюпать, мох стал сухим и упругим. Впереди показалась небольшая березовая роща.

– Все! – сказал Зимородок, не скрывая облегчения. – Ночуем здесь.

– Между прочим, некоторые хотели бы продолжать путь! – заявила дочь Кровавого Барона. Заметив, что все на нее смотрят, вспыхнула: – Ничего не поделаешь, так уж устроено в этом мире: одни родились неженками, другие – нет.

– Фу ты, ну ты! – насмешливо протянул пан Борживой. – Вот она, рыцарская косточка! Ну и скачи себе дальше, коза, коли уж так приспичило. Лично я завалюсь здесь на травке и как следует отдохну.

И не сходя с места, он исполнил свое намерение – улегся и помахал в воздухе толстой ногой, подзывая Гловача. Гловач подбежал и принялся усердно тянуть с Борживоя сапоги.

– Осторожнее, осторожнее, – ворчал Борживой. – Ну вот что ты в него вцепился, как в козье вымя? Подметку оторвешь…

– Я сейчас, я аккуратненько, – бормотал Гловач. – Сапожки больно деликатные, под пальцами расползаются.

Мэгг Морриган уже собирала хворост. Она была на удивление молчалива и задумчива. Зимородок ее такой еще не видел.

Судебный исполнитель также разулся и со страдальческой гримасой погрузился в созерцание своей мозоли. Брат Дубрава буквально рухнул на землю. Он был очень бледен, и Зимородок вдруг догадался, что тот смертельно устал. Философ Освальд фон Штранден углубился в рощицу. Вскоре одно из сухих деревьев начало сильно раскачиваться, послышался хруст. Наблюдая за этим, пан Борживой молвил, обратившись к Гловачу:

– А философ-то, похоже, за ум взялся.

Гловач угодливо подхихикнул, извлек из своего дорожного мешка лютню и принялся ее настраивать.

Зимородок наблюдал за этими бездельниками на привале и только диву давался: как они еще с голоду не померли?

Тем временем Освальд фон Штранден повалил-таки дерево и принялся обламывать ветки. Мэгг Морриган складывала хворост в вязанку. Оба молчали. Наконец философ сказал:

– Как ловко у вас все получается.

– Что именно? – поинтересовалась Мэгг Морриган, затягивая веревку.

– Все. И с дровами, и вообще. И то, как вы ходите… – Он вдруг покраснел.

Мэгг Морриган хмыкнула и взвалила вязанку себе на спину.

– А вы берите ствол, – сказала она. – Беритесь лучше за тонкий конец, так легче тащить.

Завидев их с дровами, никто из прочих даже не двинулся с места.

Зимородок находился во власти дум касательно завтрашнего дня. Марион куксилась и шепотом жаловалась Людвигу.

Лесная маркитантка разложила костер, и только тут все зашевелились и лениво сползлись к огоньку. Мэгг Морриган взяла кожаное ведро и отправилось на болота за водой. Штранден пошел вместе с ней. Над западным краем болота висела долгая узкая золотистая лента заката.

В сумерках меланхолически брякала лютня, и чем темнее становилось, тем ярче и веселее горел костер. Плелся несвязный тихий разговор. Брат Дубрава крепко спал. Марион тоже клевала носом. Именно в этот вечерний час Зимородок с предельной ясностью осознал, что избавиться от брата Дубравы и его последователей уже не удастся. Более того, теперь именно он, Зимородок, возглавляет отряд. И вслед за этой мыслью тотчас пришла другая, еще более тревожная: несмотря на всеобщую безмятежность, что-то в лагере было не так.

Зимородок принялся пересчитывать сидевших у костра людей. И вдруг ему как будто гигантской сосулькой прошило живот: девица Гиацинта! Дочь Кровавого Барона, чтоб ей пусто было! Ее в лагере не было. И уже давно.

Отправляться всей компанией на болота с факелами и выкликать там безумную девицу жгуче не хотелось. Возможно, упрямое создание ютится сейчас где-нибудь на кочке, под кустом гонобобеля. На нее уже выпала роса, беспечный паучок вьет паутинку в ее волосах…

Чтобы отогнать неприятное видение, Зимородок налил себе чаю и приготовился мирно задремать. За рощицей снова начинались бескрайние болота. Завтра трудный день, и надо бы выспаться…

Этим вечером Освальд фон Штранден сильно удивил своих спутников – тех, кто еще не спал, разумеется. Никто не подозревал в угрюмом исследователе счастья таких светских талантов. Он был почти искрометен. Рассказывал, обращаясь преимущественно к Мэгг Морриган, разные школярские истории, кратко и доступно излагал свою магистерскую диссертацию и даже выдвинул антинаучный тезис, согласно которому один взгляд любимой женщины обладает ценностью несравненно большей, нежели ученые труды десятка университетов.

Гловач интимно гладил лютню по струнам. Свет костра делал лицо Мэгг Морриган таинственным. Наконец она заговорила: