Читать книгу "Демон против Халифата - Виталий Сертаков"

Человек-волк присел на задних, полусогнутых, то ли ногах, то ли лапах. Ему было не очень-то удобно, колени страшно болели. Когда приходилось так спешно «перекидываться», суставы выворачивало нещадно, сердце колошматило сто пятьдесят ударов в минуту, а челюсть словно крошили щипцами. Опыт подсказывал Сыну, что долго так не протянуть, следовало быстро осмотреть дыру в стене и спускаться вниз, чтобы разделаться со вторым постом, висящим над пропастью на противоположной стене расщелины.

Он спешно осмотрел тела, неловко цепляя сросшимися пальцами. Вывернул походные сумки.

Ничего интересного, ничего нужного. Этот подлый хорек Кузнец, горе-президент, любит, когда ему приносят ценные безделушки. Следует умасливать хорька, так говорит Дед Савва, мир ему и тепло. Вонючего президента следует умасливать и баюкать, пока мы не достигнем того, за чем охотимся. Следует подставлять свою шкуру, самому лезть под пули и напрягать организм быстрыми превращениями, лишь бы заполучить то, ради чего поплыли на чужбину…

Волкомедведь выглянул в бойницу, потянулся. Отсюда вполне можно допрыгнуть до гнезда на той стороне расщелины, даже не придется спускаться вниз. Внук не жалел только что убитых людей, он прикончил их слишком много за свою недолгую жизнь. Но дело даже не в количестве. Насекомые защищали выход из пещеры, они бы не выпустили баллон. А Сыну еще необходимо вернуться, и вернуться в слабой шкуре, в человеческой…

Кусок раскаленного металла ударил его в спину чуть левее позвоночника. И сразу же следом — еще один. Обе пули застряли в плотных, спрессованных тканях выверта, кровь в дырах мгновенно свернулась, но внутри, видимо, повредило крупный сосуд. Кровь хлынула горлом, Озерник не на шутку перепугался. Кроме того, удары тяжелого свинца были так сильны, что Сына швырнуло в глубину каменного «гнезда», прямо на убитых им солдат. Он на несколько секунд потерял ориентацию; казалось, что в спине кто-то сладострастно шурует раскаленными спицами, организм выталкивал сплющенные, шершавые пули, перерезавшие артерию, задевшие трахею и легкое.

Озерник ползал на коленях; через ноздри, между клыков выплескивалось черное. Он не закончил оборота, ослаб на полпути, защита переключилась на борьбу с инородными телами, и от этого незавершенные, расхлябанные суставы отдавали пульсирующей резью. Одна нога складывалась, как у волка, другая вывихивалась в сторону, плечи тоже ныли, легкие стянуло корсетом недоразвитых ребер, несколько когтей сломались. Наконец, он остановил кровотечение, но сзади уже лезли по веревочной лесенке, пыхтели, лязгали железом…

Он прыгнул, подвывая от боли, выхаркивая куски легочной ткани, практически вслепую, выставив вперед когтистые лапы. Первому угодил в лицо, содрал кожу, как тонкую бумагу, вместе с глазами и с половиной скальпа. Мужик попался крепкий, рычал разодранным горлом, дважды полоснул саблей, пока не лишился сил и не выпал в проем, на острия камней. Кажется, он и там еще долго умирал, Озерник продолжал битву и слышал хрипы, невнятную ругань. В другое время Сын Прохор непременно спустился бы на дно трещины, оказал бы уважение противнику, Добил бы, но не сейчас…

От первого удара саблей он уклонился, второй пришелся по касательной, рассек руколапу повыше локтя, не смертельно, но сухожилия повисли. Для него в состоянии выверта, почти все было не смертельно, если имелось достаточно времени для реанимации.

Но времени не осталось. Позади щелкнул затвор, еще один усатый, обкуренный, в феске, оскалясь, лез по веревочной лестнице.

Выстрел. Озерник уклонился, еле сдерживая рычание. Пули в спине выворачивались обратно, причиняя немыслимые муки. Прохор прыгнул вперед, прижимая к боку порезанную руку.

Выстрел слева. Попало в ребро, на сей раз мелкий калибр. Прохор только припал на колено, не свалился, выкрутился ужом. Усатого в феске достал легко, одним коротким махом перебил гортань, башка отвалилась на сторону. А молодой, справа, в белой черкеске, зеленый от ужаса, царапал пальцами газыри на груди, пытаясь вытащить патрон, не в силах отвести глаз от волчьей морды с человечьими глазами…

Последнюю пулю Сын Прохор поймал в щеку. Ему повезло, пуля промчалась навылет, в лохмотья раскроив десну. Паренька в черкеске он убить не успел, тот сам прыгнул в пропасть, перевалившись через грубый кирпичный бордюр. Внизу шмякнулось мокро — и все…

— Мир мертвым… — прошепелявил колдун, выдавливая на волосатую подушечку лапы исковерканные пули. Членораздельная речь выверту давалась непросто, особенно учитывая пробитую щеку. — Прости, Отец, что нарушаю законы стаи, но… иначе мне не подняться. Прости, что не делю с тобой добычу, прости… Я должен вывернуться, должен напиться, иначе не принесу тебе мальцов…

Он вздохнул и опустил морду в разорванную грудь усатого янычара. Этого делать было нельзя, ни в коем случае, но силы травы и заклятий не хватало. Две пули застряли глубоко, вскрыв сосуды, сердце стучало с перебоями, фокус зрения постоянно смешался, в ушах то ревели селевые потоки, то требовательно пищали детские голоса…

Нельзя выверту жрать живое мясо человека, ни при каких обстоятельствах нельзя, кроме случаев, когда действительно грозит смерть. В мышцах уйма силушки накоплено, да еще травы секретные всплеск дают, оборот ускоряют, злоба ясная любую боль отодвигает. Последний раз силы на оборот расходовал больше года назад, когда на Чудском озере кавказников заезжих гоняли. Ох и потешились тогда, хотя Деды не позволили кровушки напиться. Ох как хотелось кровушки, в обличье выверта жажда гложет…

Но нельзя. И не оттого, что болтают глупые старухи, мол, оборотень назад в человека не перекинется, коли при свете живой крови нахлебается, чушь все это, болтовня. Перекинется назад, никуда не денется, ведь человечий облик — устойчивый, истинный, а выверт и временно удержать-то непросто, не то что навсегда, ха-ха!

К человечине притрагиваться нельзя по иной причине. Может случиться очень плохое…

Сын Прохор, урча, рвал печень врага.

…— Вставай, визирь, мать твою! — Карапуз потянул Дробиченко за шиворот. На плече великан придерживал военные трофеи, пулеметы и автоматы английского производства.

— Все целы? — Коваль покинул гондолу, осторожно попробовал носком ноги камень.

Кажется, только Озерник догадался, что дно крайне неустойчиво, внизу — пустоты, и даже до воды лететь далеко…

— Все целы, господин, — узбек старательно поливал кончики пальцев противоядием из плоской фляжки, распространяя вокруг нестерпимое зловоние. Жертвы его царапин валялись тут же, с багровыми, вспухшими лицами, с вывалившимися языками. — Семнадцать трупов…

— Восемнадцать, — невозмутимо поправил фон Богль. — Один там, — он показал вверх.

Артур с такого расстояния не мог различить убитого турка, но поверял немцу на слово. Он расслабился, насколько возможно, внутренним зрением сканируя каменный мешок. Парни сработали на славу, наверху живых не было, гарнизон островка погиб. Холод пробирал до костей; воздух, казалось, можно было нарезать и хранить в морозилке. Внутри скалы не водились даже насекомые, птицы не залетали в расщелины, не вили гнезд на карнизах. Счетчик Гейгера молчал, наводнения и пожара не предвиделось…