Читать книгу "Мир уршада - Виталий Сертаков"

Поэтому я не люблю заглядывать в завтра. Но этой ночью, точнее — уже утром, мне пришлось несколько раз вскрывать свое сердце. Однако первым перемену заметил Тонг-Тонг.

— Что-то следит за нами, госпожа.

— Я слышу. Как думаешь, человек или зверь? — Я принюхалась к росистым горным ароматам. Тонг-Тонг не ошибся: кто-то двигался за нами параллельным курсом, но старательно подставлял бок под ветер. Я бы давно его почуяла, если бы так мучительно не мусолила прошлое и не приглядывалась к коротким миражам. Короткие миражи, как ни странно — самые непредсказуемые и самые опасные. Иногда кажется, что сбоку карабкается по уступам то ли черный козел, то ли мохнатая обезьяна, оставляя за собой на мху, на проплешинах, светящиеся капли. Катятся капли вниз, рассыпаются жемчугом, звенят райскими колокольчиками, и упаси вас ваши боги прикоснуться к этим лживым жемчужинам или хотя бы даже заглянуть в прозрачное нутро одной из них.

Можно так и застыть камнем, навеки погрузившись взглядом в вывернутый сладкий сон…

— Не человек и не зверь, госпожа. Амулет Оберегающего жжет меня, госпожа.

Я не ношу амулетов, освященных чужими богами, — так принято у волчиц. Однако я верю невольнику, которого натаскал мой пропавший супруг.

— Остановимся и поймаем его, — предложила я. — Ты согласен?

— Да, госпожа. Не годится держать страх за спиной. Тем более что он уже не один.

Я снова втянула носом запахи утренней росы, соленой извести и робкие ароматы эдельвейсов, которых на Хибре называют цветы перевалов. Цветы напевали все громче, заглушая цокот копыт, шелест ветра в сухом можжевельнике и шумное дыхание коней. С каждой минутой их раскрывалось все больше, цветы перевалов разворачивали свои клейкие чашечки навстречу Короне и вплетали свои голоски в общий торжественный гимн. Они росли рощицами, плотными мохнатыми островками, их колючие стебли вздымались выше человеческого роста, переплетались между собой, создавая укрытия для птиц и мелких животных. От зеленых колючек тянуло пряной хвоей, почти как от молодых сосен, которые тоже встречались все чаще.

Цветы красивы и вполне безобидны, если не ночевать среди них. В другое время я бы послушала их обрывистые, переливчатые напевы; ходят сплетни, что горцы кладут пение цветов перевалов на музыку, и что слушать эту музыку можно потом не чаще раза в год и только тяжело больным, находящимся при смерти людям. Больных она может исцелить, если мелодия записана верно, а вот здоровым лучше долго не присутствовать…

Преследователей было как минимум трое, а потом появился еще один, впереди. Как они этого достигают, я не понимала. Никто не мог обойти нас с такой скоростью, если только… если только не летел над землей. Нас окружили, и окружили совершенно незаметно. Носом я не чуяла ничего, кроме птичьей тревоги. Птицы боялись, они кружили и плакали над скрытыми гнездами, над рощами лиловых, серебристых, медных цветов. Я распознавала прячущихся бесов печенью и пятками. Больше всего мне не нравилось, что мои уши не слышат ничего, кроме звуков, издаваемых нами и нашими лошадьми.

Люди так не умеют. У людей, по крайней мере, бьются сердца.

К этому времени мы почти миновали Соленые горы. Мы прошли под звездами сотню гязов, петляя по устьям высохших ручьев, обходя жерла брошенных каменоломен и хибарки давно сгинувших старателей. Дыхание наше стало короче и чаще, потому что мы поднялись выше хребта Кар-Даг, зато глаза перестали слезиться от насекомых. Здесь на пологих косогорах росли поющие хвойные рощицы, они походили на клочки зеленых волос, оставшихся на лысом черепе старикашки. Здесь росли цветы тысяч оттенков и грелись на обглоданных валунах юркие змейки. Здесь хотелось лечь на спину и пить воздух, глядя в никуда. Ниже нас плавали облака и парили белоголовые орлы. Если бы я не торопилась всю жизнь, я, наверное, захотела бы провести в этих краях старость.

Если бы я верила, что доживу до седины.

Нам оставалось совсем недалеко до Янтарного канала, подаренного мне…

Совсем недалеко. Хорошо, что мы не успели дойти. Мы привели бы бесов за собой.

Мы не заметили погоню раньше, потому что слишком торопились. Мы вырвались из паутины расщелин, где пришлось оставить вампирам на съедение еще одну лошадь. Другую лошадь, отобранную у погибших рыцарей Плаща, мы пристрелили, когда она сломала ногу. Мы жевали на ходу, не жгли костров и не давали лошадям пить. Когда на белых камнях показалась первая чахлая трава, колючие цветы перевалов затянули свою монотонную песню, тогда восток окрасился в семьсот оттенков алого, о которых так сладко поют свои вирши божественные акыны Джелильбада.

Но мне было не до стихов. Лежа в зарослях колючек, я рассматривала существо, преследовавшее нас последнюю меру песка. Существо тоже видело меня и злобно щерилось. Оно желало бы уползти, взлететь или раствориться в земле, но я пригвоздила его формулой Охотника.

Это был краснокожий номад, крылатый демон, рожденный в глиняном запечатанном сосуде, в каком-то из горных монастырей империи Хин. И вокруг нас собралось не меньше полудюжины его собратьев. Его стройное подвижное тело стрекозы, раскрашенное, как розовый мрамор Фив, дергалось, словно куриная шея под ножом. К телу крепились рудименты человеческих ног и три пары хватательных конечностей с втягивающимися когтями, достойными тигра. Одно из нижних кожистых крыльев он сломал, падая с высоты, а верхние распластались по камням, прижатые силой моего заклинания. В нескольких местах из багровой, пронизанной сосудами кожи торчали его сломанные трубчатые кости.

Номад скалился мне обеими пастями: и той, что на вытянутой, дынеобразной голове, и той, что прячется у них под грудью. Его товарищи кружили неподалеку и перекликались тревожным клекотом, они уже не скрывались, а ждали команды к нападению. Напасть им мешали колючие стебли у меня над головой. Тонг-Тонг перевернулся на спину и выпустил две стрелы, смазанные кураре. Обе достигли цели, две извивающиеся твари рухнули на чашечки прекрасных цветов. Пение на мгновение смолкло, а я почувствовала себя последней мерзавкой, прерывающей концерт. Тонг-Тонг сумел разрезать одного из номадов, схватил его за крыло и притащил к нам, вниз, под защиту колючек. Второй очень быстро оправился от яда и взлетел. Я не успела собрать силы для вторичного прочтения формулы. Формулы Охотника не могло хватить на всех бесов, а кроме того, где-то неподалеку прятались те, на кого формула не подействует.

Те, кто послал номадов за нами.

Это было невозможно, но монахи Поднебесной умеют многое из того, что кажется невозможным. Я вспомнила то, что не имела права сбрасывать со счетов. Еще за два дня до начала торгов в Бухруме мне нашептали, что монахи императора Чи пересекли Янтарный канал в Джелильбаде, расплатившись со стражей притираниями из пантов. Когда я услышала, сколько они заплатили в пересчете на динарии Горного Хибра, я напряглась, я уловила нечто важное, но меня в тот момент отвлекли. Тогда я не придала значения, и очень зря. Все имеет значение в мире, где никто не верит друг другу. Даже капля росы, упавшая тебе за шиворот, имеет значение, даже мертвый жук, выплывший из миски с лапшой.