Читать книгу "Ужин - Герман Кох"

— Нет, — покачал я головой.

«А что именно она должна знать?» — хотел я уточнить, но вопрос был бы преждевременным. Я вспомнил вечер, когда кадры из закутка с банкоматом впервые показали по телевизору. Клэр предложила тогда откупорить новую бутылку вина. После чего отправилась на кухню. Тем временем ведущая программы «Внимание: розыск!» призвала позвонить по указанному номеру всех, кто располагает какой-либо информацией, способной помочь в поиске преступников. «Вы, конечно, можете обратиться и в полицейский участок по месту жительства», — сказала она, глядя с экрана благородно-обескураженным взглядом. «Куда только катится этот мир?» — говорил взгляд.

После того как Клэр устроилась с книжкой в постели, я поднялся наверх. Под дверью комнаты Мишела блестела полоска света. Помню, как целую минуту я топтался в коридоре. Я серьезно размышлял над тем, по какому сценарию будут развиваться события, если я вообще ничего не скажу. Если я просто, как ни в чем не бывало, буду жить дальше. Я думал о счастье — о счастливых семьях и о глазах своего сына.

Но потом я подумал о телезрителях: учениках школы Рика и Бо, которые в тот вечер гуляли с ними на вечеринке и, возможно, тоже посмотрели эту программу. Я подумал о людях из нашего района, с нашей улицы: соседях и владельцах магазинов, которым был знаком молчаливый, но всегда вежливый молодой человек со спортивной сумкой, в стеганой куртке и шапочке.

В последнюю очередь я подумал о своем брате. Он не отличался проницательностью, скорее наоборот. Если опросы общественного мнения не врут, то на следующих выборах он станет нашим новым премьером. Смотрел ли он передачу? А Бабетта? Для посторонних наши дети, заснятые камерой видеонаблюдения, были неузнаваемы, убеждал я сам себя, но родители-то узнают своих детей из тысячи: на переполненном пляже, на игровой площадке, на нечетких черно-белых изображениях…

— Мишел? Ты еще не спишь?

Отозвавшись на мой стук, Мишел открыл дверь.

— Тьфу ты, черт, пап! — воскликнул он, увидев мое лицо. — Что случилось?

Потом все закрутилось, и довольно быстро, во всяком случае быстрее, чем я предполагал. В каком-то смысле он, похоже, был даже рад, что теперь может поделиться своей тайной.

— Черт, — повторил он несколько раз. — Черт, все-таки как-то неловко… говорить с тобой об этом.

Прозвучало это весьма обыденно: как если бы мы обсуждали с ним подробности соблазнения им девушки на школьной вечеринке. По сути, он был прав, до сих пор я и не пытался вызвать его на откровенность. Именно от меня исходила эдакая корректность. Как если бы я, его отец, предоставлял ему свободу не делиться со мной ничем болезненным.

— Но мы же не знали! — воскликнул он. — Откуда нам было знать, что в канистре еще что-то осталось? Она была пустая, клянусь тебе, она была пустая.

Имела ли какое-то значение неосведомленность моего сына и племянника о том, что пустые канистры взрывоопасны? Ведь это общеизвестный факт. Может, они попросту притворялись невеждами? Газообразование, бензиновые пары… предостережение — не подносить спичку к пустой канистре… запрет пользоваться мобильным телефоном на бензоколонке из-за опасности возгорания.

Так?

Но я не стал оспаривать доводы Мишела, пытавшегося доказать свою невиновность. Был ли он и в самом деле невиновен? Считается ли невиновным человек, бросающий настольную лампу в голову другого человека и ненароком его поджигающий?

— Мама знает? — спросил он тогда.

Я покачал головой. Так мы и стояли в его комнате друг против друга, молча, спрятав руки в карманы. Я не задавал вопросов. Я не спросил даже, что на него нашло. Какой бес в него вселился, когда он начал обстреливать стульями и мешками бездомную женщину.

Оглядываясь назад, я все более убеждаюсь, что именно тогда созрело мое решение. Мне вспомнился случай, когда восьмилетний Мишел запустил мячом в витрину велосипедного магазина и разбил ее. Мы вместе направились к владельцу магазина, чтобы возместить причиненный ущерб. Но владелец не удовлетворился нашей честностью. Он разразился злобной тирадой в адрес всех хулиганов, которые изо дня в день гоняют в футбол у дверей его магазина и норовят попасть мячом в его витрины.

— Рано или поздно все равно разбили бы, — пожаловался он. — Эта шваль добилась своего.

Пока мы слушали его нравоучения, я держал Мишела за руку. Мой восьмилетний сын опустил глаза и, виновато понурив голову, теребил мои пальцы.

И тут меня прорвало:

— Да заткнитесь же вы наконец! — сказал я.

Владелец магазина, находившийся за прилавком, сначала подумал, что ослышался.

— Что вы сказали? — спросил он.

— Ты все правильно расслышал, кретин! Я зашел сюда с сыном предложить тебе денег за твою долбаную витрину, а не слушать, как ты ругаешь детей и футбол. Что ты себе позволяешь, болван?! Подумаешь, запулили мячом в стекло! Это не дает тебе права обзывать восьмилетнего ребенка швалью. Я пришел сюда, чтобы возместить ущерб, но теперь не заплачу ни цента. Сам разбирайся со своей витриной.

— Господин, я не позволю вам меня оскорблять! — сказал хозяин магазина, намереваясь выйти из-за прилавка. — В конце концов, стекло разбил не я!

Рядом с прилавком стоял велосипедный насос, классическая модель, с деревянной подставкой. Я наклонился и взял насос.

— Лучше стой, где стоишь, — сказал я спокойно. — Пока речь только об окне.

Что-то в моем голосе, помню как сейчас, заставило моего оппонента сперва замереть на месте, а потом вернуться за прилавок. Я и вправду действовал невозмутимо. Я не кричал, и рука, державшая велосипедный насос, не дрожала. Торговец велосипедами назвал меня «господином»; возможно, я так и выглядел, хотя господином и не был.

— Эй-эй, — сказал он. — Только без глупостей!

Я почувствовал руку Мишела в своих пальцах. Он снова их стиснул, на сей раз еще сильнее. Я тоже сжал его пальцы.

— Сколько стоит новое стекло?

Продавец нервно заморгал.

— Я застрахован, — сказал он. — Просто…

— Меня это не интересует. Я спросил, сколько стоит новое стекло.

— Сто… сто пятьдесят гульденов. Всего двести, включая стоимость работы и прочее.

Чтобы вытащить купюры из кармана, мне пришлось отпустить руку Мишела. Я положил две сотовые банкноты на прилавок.

— Пожалуйста, — сказал я. — Вот зачем я пришел, а не затем, чтобы выслушивать несусветную чушь о маленьких футболистах.

Велосипедный насос я водрузил на место. Я почувствовал усталость и раскаяние. Ощущение, схожее с тем, когда не попадаешь по теннисному мячу: хотел нанести противнику сокрушительный удар, да промахнулся.

В глубине души я сожалел, что владелец магазина так быстро пошел на попятную. Думаю, что мою усталость как рукой бы сняло, если бы я пустил в ход велосипедный насос.