Читать книгу "Записки нечаянного богача 2 - Олег Дмитриев"

его печатке были два равносторонних треугольника, один поверх другого. В центре фигуры и по краям, на свободных от расходящихся вершин местах, были нанесены глубокие точки-звездочки, тоже, кажется, шестиконечные.

По центру, в самом большом отсеке хранилась невысокая плетеная корзиночка, похожая на те, в которых в придорожных кафе ставят на стол хлеб. Только эта была не соломенной, а золотой. Тонкость и воздушность плетения тусклых желтых нитей завораживала. Казалось, начни следовать взглядом за узором — и ты уже никогда не вернёшься в этот скучный суетливый мир. В корзиночке лежала видавшая виды, побитая и изломанная деревянная доска, вернее, кусок доски, размером с кирпич, только высотой всего сантиметра три. Выщерблены и трещины на дереве скрадывали почти весь текст, вырезанный на ней, но внизу буквы складывались в слова «Rex Iudeaorum*».

Я судорожно сглотнул и очень осторожно опустил крышку ларца, не прикасаясь ни к одной из находок. Мне и сам сундук уже трогать не хотелось, но смотреть на его содержимое не хотелось еще сильнее. Тишина за столом давила так, будто это Федор снова прижал меня к стулу. Но он стоял рядом не шевелясь, с максимально допустимым для него изумлением на лице. То есть рот чуть приоткрыт, левая бровь выше правой, глаза будто примерзли к закрытой крышке ларчика. Казалось, начнись вдруг стрельба — он не среагирует. Из-за его спины выглядывал, привстав со стула, да так и замерев, Михаил Иванович. Его удивление было нескрываемым и ни с чем несравнимым. День сюрпризов продолжался.

*Rex Iudeaorum — (лат.) царь иудейский.

Глава 8

Встреча с друзьями. Знакомство на кладбище

Клянусь, мне после встречи с медведем так страшно не было, как сейчас. Я прямо спиной чувствовал, как между лопаток собираются крупные холодные капли и вдоль позвоночника направляются туда, куда хотелось немедленно отправить все тайны и сокровища мира прямо сейчас, не стесняясь в выражениях. Я сглотнул еще раз и вытер мокрые ладони о штаны.

— Федор Михалыч, а водки нет?, — мой робкий голос прозвучал даже не тоскливо — заунывно.

— Ага. И рюмки три неси. И закусить, — Второв давал фору по скорости реакции и владению собой всем присутствующим. И подавал пример. Это понятно, с его-то опытом. А я с каждым новым приключением все сильнее сомневался в том, что мне свезет достичь его возраста.

Надо же было так влипнуть с этим чертовым ящиком. Хотя, судя по содержимому, он не чертов, а совсем даже наоборот. Призрачные экраны вокруг начинали молча гаснуть один за другим. Кроме реплики про Чернятинскую сталь от мультяшного ученого, от них не прозвучало ни слова. Но судя по тому, как бегали глаза старика по его чудо-панели — аналитики явно что-то оживленно ему писали. Он даже на вошедшего умницу и эрудита не отвлекся. Тот зашел без столика на колесах, салфеток и прочего антуража, и уже где-то нашел и надел всегдашнее собранно-равнодушное лицо профессионала. С ошалевшим лицом человека, которого разбудили выстрелом над ухом или звонким неожиданным ударом половника о пустое ведро, оставался я один. Но привести его в порядок не получилось даже вручную: потер лоб, размял шею, похлопал по щекам — ноль реакции. Брови под прической, и рот приоткрыт, как у жертвы аденоидов или несильно быстрого умом.

Эрудит тем временем оправдывал свою характеристику. Ну, или опровергал — тут как посмотреть. Он извлек из-за пазухи два свертка и литровую банку с капустой. Хорошо быть толстеньким, как говорили Пончик и Сиропчик в книжке про Незнайку. Или они не так говорили? Не помню, но Федор тем временем развернул крафт-бумагу, в которой оказались кусок сала с мясными прожилками и, неожиданно, приличный шматок холодца, побольше, чем с ладонь. Из левого кармана штанов достал бутылку, из правого — четверть буханки ржаного, три вилки и три давешних лафитничка на тонких граненых ножках. В рюмки поочередно дунул, прежде чем поставить на стол, чем явил в себе родственную мне душу. После достал складной нож и, щелкнув открывшимся лезвием, оперативно напластал хлеб и сало. Финальным аккордом наполнил тару, уселся на свой стул, стоявший между нами со стариком, и замер. Изумительной выдержки человек. На всю сервировку у него ушло от силы минуты три. Высокий класс.

— Так, мужики, — Второв начал вовсе не в привычной своей деликатной манере, — дураков за этим столом нет, но на всякий случай контрольно предупреждаю: об увиденном здесь — ни слова, ни намека никому!, — мы одновременно коротко кивнули, — Ну, за тайны и мистику, мать их!, — и он закинул содержимое рюмки по назначению, а затем пальцами достал из банки щепоть квашеной капусты и аппетитно захрустел. Я чуть выпить не забыл от неожиданности. И тост был двусмысленный, и поведение кардинала из имиджа выпадало полностью, плашмя, навзничь.

— Дима, ты не будешь возражать, если я приму у тебя ларец на очень ответственное хранение прямо здесь и сейчас?, — пристально взглянул на меня старик, в то время как невозмутимый Федор разливал по второй.

Внутренний скептик, растопырив руки и оттесняя назад реалиста и фаталиста, как Трус-Вицин между Балбесом и Бывалым, заголосил: «Да забирайте нахрен его вовсе навсегда, сундук тот! Нужен он нам, как змее велосипед! Жили же как люди нормально, нет ведь, клады вам подавай, приключенцы недоделанные!». Я ответил чуть сдержаннее:

— Никаких возражений, Михаил Иванович. Ваших возможностей явно хватит для того, чтобы определить и идентифицировать содержимое.

— И оценить? — дед смотрел на меня испытующе.

— Если я не ошибаюсь, то оценивать наши находки — дело гиблое и опасное, — откровенно ответил я, — Если бы я не знал место и историю их, скажем так, обретения, то просто посмеялся бы над таким набором. Теперь мне не смешно вовсе. Вот ни капельки. Даже если все это — подделки, то все равно подделки не позднее пятнадцатого века. Нет, цена содержимого меня не интересует совсем.

Скептик упал вниз лицом как подрубленный и затрясся, содрогаясь в истерических рыданиях.

— Тогда теперь твой тост, — с довольной улыбкой произнес серый кардинал.

— За понимание, — я блеснул лаконичностью вполне в духе генерала Михалыча.

Закусив неожиданно вкусным, прямо настоящим, домашним холодцом, хозяин спросил:

— А почему именно понимание, Дима?

— «За дружбу» было бы наглостью. «За единение родов войск» — глупостью. «За любовь» — не ко времени и не к месту. Поэтому за понимание, — пояснил я, наблюдая, как