Читать книгу "Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов"

На берегу гиеродулы привязали концы канатов к дышлу. Погонщики заработали кнутами и стрекалами. С протяжным мычаньем волы натянули постромки. Медленно но верно, поднимая со дна моря песчаную муть и распугивая рыб, чаша поползла к берегу.

К вечеру она стояла на старом месте. Терракотовую подмену вынесли на теменос. Кровь вылили на пожарище эргастула в память о погибших гиеродулах. Затем чашу разбили, а черепки свалили в ботрос.

Метримота приказала зарезать десять овец в благодарность богине за спасение реликвии. В молебне принимала участие и Иола, теперь уже как полноправная жрица.

2

Весенний сад благоухал.

К запаху цветущей сикоморы примешивался эфирный дух фисташек. Вишни, черешни, гранаты и груши окутывало невидимое, но хорошо ощутимое облако ароматов.

Клумбы пестрели яркими пятнами. Махровый гибискус раскрыл большие красные бутоны. Лантана удивляла разноцветными соцветиями. Канны доверчиво расправили оранжевые лепестки, на которых еще блестели капли утренней росы. Куст олеандра трогательно и доверчиво смотрел на мир розовыми цветами.

Галикарнасец склонился над дифтерой — листом выделанной овечьей кожи. Он хмурился и что-то сосредоточенно писал расщепленной на конце тростниковой палочкой-каламом, обмакивая ее в чернильницу.

Поликрита неслышно, на цыпочках подкралась сзади. Резко закрыла Геродоту глаза ладонью. Он вздрогнул, прекратил писать, после чего обернулся с недоуменным выражением на лице.

Саммеотка озорно рассмеялась.

— Что делаешь? — спросила она, заглядывая галикарнасцу через плечо.

Отложив калам в сторону, Геродот пояснил:

— Пишу историю Самоса.

Поликрита зашевелила губами, читая:

— Ой! Некоторые слова такие странные.

— Так это аттический говор ионийского диалекта. На нем в Афинах разговаривают. Со времен Гекатея исторические описания сочиняются только на этом диалекте... Хороший тон — понимаешь?

Она кивнула, затем спросила:

— Ты в порт ходил?

— Ходил... Сегодня работы нет. Лименофилак велел завтра появиться, сказал, что афинский лемб под погрузку встанет... Пока я свободен, нужно все записать. Свиток можно размножить, а потом разослать по библиотекам... Так его прочитает больше людей.

— И зачем тебе это? — не унималась Поликрита.

Геродот на мгновение растерялся:

— Как зачем... Пусть про Самос все знают... И про войну Поликрата с лакедемонянами, и про его дружбу с фараоном Амасисом, и про помощь Камбису, сыну Кира... Неужели можно забыть, как Поликрат запер женщин и детей в доках, чтобы горожане не перешли на сторону мятежников? Он ведь был готов их всех убить... Много о чем можно написать... Да вот хоть о том, как мы отбили медный кратер у пиратов. Разве этот подвиг не заслуживает народной памяти?

Поликрита помрачнела:

— Мои подруги погибли... Ты прав, про это забывать нельзя.

Казалось, Геродот завелся:

— Так ведь я и не первый историк в Элладе. Вот смотри... Сначала были эпические стихи. Гомера и Гесиода ты должна знать...

Поликрита снова кивнула, тогда Геродот продолжил:

— Они в основном про богов и героев писали... Потом аэды начали петь под аккомпанемент лиры вообще обо всем. Ну, там, про войну, смерть, любовь, смысл жизни, богатство и бедность... Из современных эпических аэдов я знаю только твоего брата, да моего покойного дядю... Трагедии и комедии тоже пишутся в стихотворной форме. Но вот ученым требуется излагать свои мысли понятным языком в прозе. Чтобы читатель не только удовольствие получал, но и имел возможность вдумчиво изучить изложенное. Так появились сочинения философские, географические, исторические, даже ораторские... Например, мифографы составляют генеалогию эвпатридов. Это, конечно, очень узкая специальность. Поэтому я беру пример не с них, а с логографов, которые рассказывают про разные интересные места и события. Особенно мне нравится Гекатей Милетский. Он побывал в Европе, Азии, Ливии... Описывал то, что видел своими глазами, без прикрас и ссылок на авторитеты. Высказывал собственное мнение. Еще и карту ойкумены нарисовал. Правда, на мой взгляд, его повествование суховато... Он и считается первым историком.

Саммеотка погладила краешек кожаного листа.

— Как ты научился доходчиво излагать свои мысли на письме? Я вот говорю складно, а дай мне в руки калам, так сразу растеряюсь... Слова в голове порхают, будто бабочки вокруг костра, но в готовую фразу складываться не хотят.

Геродот вздохнул:

— Приходится сначала в уме все обдумать, чтобы не испортить дифтеру. Она дорого стоит... Я уже не говорю про папирус... Ладно еще саисский или купеческий — эти сорта дешевые, потому что низкого качества, а например, канобский библос мне точно не по карману... Так дифтеру еще и кедровым маслом пропитать надо, чтобы не рассыхалась, это тоже деньги... Было бы, конечно, легче сначала нацарапать, как придется, на свинцовой пластине, вощеной пинаке или на горшечном черепке, а потом уже облечь слова в красивую форму на коже или папирусе. Только мне времени жалко...

Он вдруг внимательно посмотрел на саммеотку:

— Ты бы смогла быстро записать то, что я скажу?

— Ну, да, — удивилась она. — Тут ничего сложного нет, если ты продиктуешь.

Он протянул Поликрите глиняный черепок и нож:

— Давай... Геракл намял бока Немейскому льву.

Саммеотка с легкостью выполнила задание, после чего вернула керамический черепок-остракон Геродоту.

Изучив запись, он похвалил ее:

— Умница.

— А еще проще переписывать, — довольно заявила Поликрита.

Она вскочила, игриво щелкнула ему по темечку щелбан и, подхватив корзинки, скрылась в саду. Только желтый хитон замелькал среди стволов черешен.