Читать книгу "Учитель из Юрюзани - Леонид Николаевич Сурин"

столик у окна, две полки с книгами и репродукция с картины «Ленин и Сталин в Горках». Новым и необычным здесь был разве только большой пучок зелени, в беспорядке сваленный на всегда аккуратно прибранный стол начальника.

Когда пришла Зина, Степан Григорьевич, испытующе взглянув на нее, спросил:

— Зина, вы ничего подозрительного сегодня ночью не заметили?

— Нет, не заметила, — сказала Зина и тут же испуганно спросила: — А что?! Случилось что-нибудь?!

— Случилось очень некрасивое дело. Сегодня ко мне пришел колхозный сторож дед Архип и сообщил, что вот уже вторую ночь кто-то делает набеги на колхозную морковь. А вот это нашли возле лагеря… — и начальник лагеря поднял зеленый пучок.

— Степан Григорьевич, а при чем же здесь мы? — не выдержав, спросила Стеша, вожатая пятого отряда.

— Архип Захарыч говорит, что это — дело рук наших ребят. Прошлую ночь он никого не заметил, а сегодня видел, как трое мальчиков в майках и трусах дергали морковь, но поймать ни одного из них не удалось.

Степан Григорьевич взглянул на Юру и добавил:

— Лично я думаю, что это сделал кто-нибудь из второго отряда. Из вашего отряда, Юрий Константинович.

Юра нахмурился и обиженно произнес:

— Ну, конечно! Как что-нибудь случится, так обязательно на второй отряд думают… Почему! На каком основании?..

— А на том основании, — невольно улыбнулся Степан Григорьевич, — что все лагерные сорви-головы, как по заказу, собрались в вашем отряде…

— Ребята у меня хорошие. А что они живые и на разные выдумки горазды, так, по-моему, из таких ребят во сто раз легче человека сделать, чем из какого-нибудь тихони.

— А все-таки я почти уверен, что к этому делу причастен ваш «триумвират».

— Какой такой «триумвират»?

— Сергей Свистунов и компания, его закадычные дружки Илья и… как другого-то зовут?

— Витя.

— Вот именно: Витя.

Старшая пионервожатая, до сих пор сидевшая молча, возмущенно воскликнула:

— Степан Григорьевич, я одного не могу понять: кому понадобилась такая морковь?! Ведь она же незрелая, одни хвостики. Ее и есть-то нельзя! Что ж, наши ребята голодные что ли, в самом деле?!

— Голодные? — вмешалась в разговор воспитательница Серафима Алексеевна. — Сегодня за завтраком на второе запеканка была с черносливом. Очень вкусная! И что же вы думаете? В двух отрядах все наотрез отказались ее есть и заявили, что они уже наелись: больше мол некуда. Тетя Паша, повариха, даже расстроилась. «Как, говорит, ни старайся, на вас все не угодишь».

— Тогда я не понимаю, Степан Григорьевич, что за охота рвать такую морковь?!

— А вы думаете, Мария Александровна, что им так уж нужна морковь? Морковь — только повод, — начальник поправил очки и задумчиво забарабанил пальцами по столу. — А в глубине скрыта, по-моему, погоня за ложной романтикой.

— Романтикой? — недоверчиво улыбнулась старшая вожатая. — Шутите, Степан Григорьевич? Какая же тут романтика? До сих пор это по-русски называлось просто воровством.

— Не понимаете, в чем романтика?

— Хоть убейте, не понимаю.

— А вот послушайте, что сказал на собрании учащихся восьмых-десятых классов города Москвы Михаил Иванович Калинин.

Начальник достал с полки книгу в светло-коричневом переплете, нашел нужную страницу и прочитал:

«Внешне мы (речь идет о молодых участниках нелегальных кружков — Л. Сурин) мало чем отличались от остальных рабочих. Так же, как и другие молодые рабочие, мы… иногда, возвращаясь ночью с работы, даже забирались в чужие сады, разумеется, для озорства, чтобы показать свою храбрость, — Степан Григорьевич сделал многозначительную паузу, — но отнюдь не потому, что нам уж так были нужны яблоки. Помню, как сейчас, в одном из садов около Путиловского завода был сторож, а у него ружье, заряженное солью. Ну, как тут не полезть в сад, если ты при этом рискуешь получить заряд соли!»

— А ведь до чего верно все это сказано! — воскликнул Юра. — Я сам, когда поменьше был…

— В чужие огороды лазил… — докончила Зина.

Юра сконфузился и умолк.

— В том то и дело, что это сказано Калининым очень верно и метко. — Одинцов через очки с усмешкой оглядел присутствующих. — Мы, вожатые и воспитатели, да и я сам, суховато еще ведем свою воспитательную работу, слишком опекаем детей. Поход дальний устроить мы боимся — как бы не простудился кто-нибудь, не случилось чего-нибудь. Устроить игры на реке — дети могут утонуть! Забыли мы о своем детстве, вот и трясемся над пионерами, как над желторотыми птенцами. А дети ищут простора, где бы они сами могли во всю развернуться, и приходится им выдумывать всевозможные приключения. Вы думаете, нашим злоумышленникам морковь понадобилась? Конечно, нет! Просто, они храбрость свою испытывали. Всем ведь известно, что морковь сторожит дед Архип, с которым шутки плохи. Ну, как тут не полезть, если рискуешь попасться деду Архипу!

Все засмеялись, только старшая вожатая строго взглянула на всех и сказала:

— Обождите смеяться. Нужно же что-то сделать, чтобы скандальная история с морковью больше не повторилась.

— Следить нужно, — проговорила вожатая Стеша. — Пусть у мальчиков вожатые не спят ночью и следят за всеми. Девочки, конечно, вне подозрений.

— Это чтобы я шпионил за своим отрядом?! — возмутился Юра. — Ты понимаешь, что получится, если мои ребята невиновны и узнают, что их вожатый ночи не спит, за ними подглядывает. Не доверяет! Да они…

— Спорить пока нечего, — сказал начальник лагеря. — Перейдите все в красный уголок, там обсудите со старшей вожатой подробности сегодняшних спортивных состязаний, а я еще поговорю с Архипом Захарычем.

Одинцов открыл дверь и пригласил:

— Заходите, пожалуйста, Архип Захарыч.

Прихрамывая, вошел старик и остановился на пороге, опираясь на суковатую палку. Был он низенький и коренастый, с реденькой белой бородкой; темная пергаментная кожа собралась на лице в хитроватые морщинки; единственный дедов глаз-смотрел тоже с хитринкой.

За восемьдесят лет жизнь порядком успела потрепать деда Архипа, но он и не думал терять бодрости; так старый дуб, прочно вросший в землю, стоит наперекор всем ветрам и ураганам, и хотя поломаны его сучья, покоробилась кора и ствол дал трещину, но он стоит непреклонно, самим видом своим утверждая непобедимость жизни. С русско-японской войны Архип вернулся с георгиевским крестом и негнущейся ногой. С тех пор и прозвали его в деревне Хромым Архипом, а глаза дед лишился уже позже, в гражданскую войну. Дело было так: жил он в деревне, кое-как управляясь с немудреным хозяйством, состоявшем из коровенки да лошади; жил, никого не задевая и думая, что и жизнь также не заденет его больше ничем. Вышло совсем по-иному: когда стали подходить к селу колчаковцы, прискакал к нему во двор на взмыленном коне племянник Мишка.

— Дяденька Архип, собирайся!

— Это куда?

— Разве не пойдешь с нами