Читать книгу "Учитель из Юрюзани - Леонид Николаевич Сурин"

Учитель из Юрюзани

УЧИТЕЛЬ ИЗ ЮРЮЗАНИ

I

Резкий, порывистый ветер обжигал лицо. Он гнал с севера тяжелые серые тучи. Низко нависнув над землей, они, казалось, придавили своей тяжестью и бескрайние поля, уходящие вдаль, и стадо коров на жнивье, и худенькую фигурку мальчика-пастуха в лаптях и поношенном зипуне.

Острые, колючие снежинки. Мальчик, повернувшись к ветру спиной, зябко кутался в дырявый зипун и, не отрывая глаз, смотрел в ту сторону, где чуть виднелись избы большого уральского села Корлыханова. Почти над каждой избой клубился сизый дымок, напоминая о домашнем тепле.

Но не о теплой избе мечтал мальчик. Он уже в который раз вспоминал, как сегодня утром отец, поглядев на небо, сказал:

— Ну, сегодня последний раз скотину погонишь… Не иначе, как завтра снег пойдет.

Ваня, вскинув на отца свои не по-детски серьезные глаза, спросил:

— А как кончим пасти — в школу пустишь?..

— Эх, сынок! — грустно сказал отец, прижимая к груди вихрастую голову сына. — Ежели б жили мы по-человечески, разве послал бы я тебя коров пасти? А то ведь как живем… Хуже некуда!.. С хлеба на воду перебиваемся. За долги того и гляди последнюю коровенку со двора сведут…

Отец помолчал немного, подумал, затем, как бы решив что-то, добавил:

— А учиться-то тебе надо… ох, как надо учиться!.. Что ж, была не была — завтра пойдешь, попросишь учителя. Может, примет…

Весь день Ваня Обвинцев находился под впечатлением этого разговора.

«Завтра в школу! Может, примет учитель-то…» — думал мальчик, глядя на село, на дальнем конце которого стояло приземистое здание школы. Ваня весь был охвачен мыслями о школе и не замечал ни холодного, пронизывающего до костей ветра, ни кружащихся в воздухе колючих снежинок, ни тяжелых, медленно плывущих по небу снеговых туч.

Когда на следующее утро мальчик вышел на улицу, он не узнал села. Ярко светило солнце. За ночь выпал снег. Покрыв пушистой порошей замерзшую землю, крыши домов, он, точно хлопья пены, осел на ветках деревьев. Улица, еще вчера грязная и неприглядная, за ночь принарядилась и стала необыкновенно чистой, веселой, радостной. Все это усиливало и без того радостное настроение мальчика. Выйдя из избы, Ваня постоял некоторое время у ворот, оглядываясь кругом. Затем, жмурясь от непривычно яркого света, решительно зашагал по направлению к школе.

Чем ближе он подходил к школе, тем тревожнее становилось у него на душе. Занятия в школе начались уже давно. Согласится ли учитель принять его теперь?..

У порога Ваня старательно отряхнул снег с лаптей, снял шапку и, чувствуя, как замирает в груди сердце, открыл дверь.

Шел урок.

За партами, стоявшими в два ряда, сидели дети, а по классу ходил невысокий молодой учитель. У него было худощавое, энергичное лицо. Он что-то говорил детям густым приятным голосом. До Вани долетела лишь одна фраза:

— …Много есть на свете разных стран и земель, дети. Но одна у человека родная мать, одна у него и Родина.

Учитель, сказав это, обернулся и заметил худенькую фигурку, прижавшуюся к двери.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он, подойдя к мальчику.

— Учиться хочу, — тихо ответил Ваня.

— Учиться? Что ж ты, милый мой, так поздно надумал придти. Ведь уже шестую неделю учимся. Чего ж ты раньше-то не приходил?

— Я… я не мог… Я коров пас… — чуть слышно прошептал Ваня, и сердце его болезненно сжалось. С ужасом он подумал: «Сейчас прогонит… не примет…» Но учитель положил свою большую руку на его голову, заглянул в глаза ласковым, добрым взглядом и, почему-то вздохнув, мягко сказал:

— Ну, что ж… иди садись. Я помогу тебе догнать товарищей.

Так в конце октября 1902 года сын крестьянина бедняка Иван Обвинцев встретился с учителем Михаилом Андреевичем Смирновым.

Два с половиной года спустя, сидя на лавке в маленькой, прокопченной избенке Обвинцевых, учитель говорил отцу Вани:

— У вашего сына большие способности. Плохо будет, если они пропадут. Разрешите мальчику учиться дальше, и я отвезу его в Благовещенск, в учительскую семинарию…

Предложение учителя было для отца мальчика полной неожиданностью. От смущения он чуть было не выронил из рук хомут, который чинил.

— Да я и сам, Михаил Андреевич, вижу, что парнишка рвется к учению… Только где ж это видано, чтобы мужик — и вдруг учителем стал. У нас, почитай, во всей Емашинской волости у богатых-то мужиков этакого слыхом не слыхивали, а ведь мы — сами изволите видеть — голытьба…

Ваня, сидевший тут же и пристально смотревший то на отца, то на учителя, с тревогой ждал, как же решится его судьба.

— Жизнь у вас тяжелая, — согласился Михаил Андреевич, — на вашу помощь Ване рассчитывать, конечно, не придется. Но я сам помогу ему подготовиться к экзаменам… Как-нибудь выхлопочем ему и стипендию от земства… Трудненько будет, да ведь, как говорится, терпение и труд — все перетрут…

— Ну, как, Ваня? — с улыбкой обернулся Михаил Андреевич к мальчику. — Хочешь учиться?..

— Хочу! Ох, как хочу! — с жаром воскликнул Ваня, благодарно взглянув на учителя.

— Что ж, — в раздумье сказал отец, — пускай едет. Может, и впрямь будет толк. Только что-то не верится мне… — И, немного помолчав, растроганно добавил: — Спасибо вам, Михаил Андреевич, за Ваньку. Большое спасибо!.. — И поклонился в пояс.

…В Благовещенске, маленьком пыльном заводском поселке на реке Белой, Ваня Обвинцев прощался со своим учителем.

Экзамены были сданы успешно. Юношу приняли в семинарию. Радости его не было границ. Но к радости примешивалось щемящее сердце чувство грусти. Трудно было расставаться с любимым учителем, который стал для Вани родным, близким человеком. Обнимая юношу за плечи, Михаил Андреевич говорил:

— Ну прощай, Ваня! Учись… Слышишь, хорошо учись!.. И всегда помни, что ты крестьянский сын…

— Буду стараться, Михаил Андреевич! — взволнованно отвечал Ваня. — Буду стараться, чтобы стать таким, как вы…

Давно скрылся из глаз тарантас, на котором уехал Михаил Андреевич. Давно рассеялось поднятое колесами облако пыли. Но Ваня все глядел и глядел вслед Михаилу Андреевичу…

II

Ночь…

Непроглядный мрак окутал село плотной, непроницаемой стеной, подступил к окнам.

Бушует снежная вьюга, и от ее глухих, рыдающих завываний неприятно и тревожно становится на душе. Керосиновая лампа тускло и неровно освещает стол и лежащую на нем большую кипу ученических тетрадей. Густые тени окутали стены маленькой комнатки и на них портреты