Читать книгу "Жук - Ричард Марш"

и необычное, чем то, о чем он меня спрашивал.

– Послушайте, Лессингем, я вижу, что ваша история и в самом деле весьма необычна. Так расскажите же ее! Если я правильно понимаю, речь идет о чем-то таком, что выше любых обещаний молчать и прочих принципов, которыми люди обычно руководствуются. В любом случае это просто нечестно с вашей стороны – сначала раздразнить мое любопытство, а потом так и оставить меня терзаться догадками.

Лессингем снова пристально взглянул на меня, и я увидел, как интерес в его глазах быстро угасает. Еще несколько секунд – и на лице моего собеседника вновь появилась обычная для него сдержанно-равнодушная маска, напрочь скрывающая какие-либо эмоции. Тем не менее я почувствовал, что Лессингему не понравилось то, что он прочел на моем лице.

– Насколько я понимаю, вы придерживаетесь мнения, что мне наговорили всякой ерунды. Что ж, так оно, наверное, и есть.

– Но в чем состояла эта ерунда? Вы что, не видите, я буквально сгораю от любопытства?

– К сожалению, Атертон, для меня это вопрос чести. До тех пор, пока я не получил разрешения рассказать все кому-то еще, на моих губах печать молчания. – Лессингем взял со стола свои шляпу и зонт и, держа их в левой руке, протянул мне правую. – Я очень благодарен вам за то, что вы уделили мне столько времени, оторвавшись от своих занятий. К несчастью, я отлично знаю, как это неприятно, когда тебе мешают. Поверьте, я обязательно вознагражу вас за ваше терпение. А это что такое?

Внимание Лессингема привлек листок бумаги, лежавший на полке примерно в футе от того места, где я стоял. По размеру он был в половину почтовой открытки. Именно на него был устремлен взгляд моего собеседника. И тут вдруг произошла удивительная вещь. В какие-то доли секунды с Лессингемом случилось нечто странное. Он уронил на пол шляпу и зонтик и стал пятиться, вытянув перед собой руки, словно пытался отстранить от себя или оттолкнуть что-то или кого-то – пока не уперся спиной в стену. Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы человек вел себя так необычно.

– Лессингем! – воскликнул я. – Что с вами такое?

В первый момент мне показалось, что у моего гостя начинается эпилептический припадок – хотя Лессингема было крайне сложно заподозрить в подверженности падучей. Я изумленно огляделся, пытаясь понять, что могло вызвать у Лессингема столь неожиданную реакцию. Мой взгляд тоже невольно упал на листок бумаги, о котором я уже упоминал, и я очень удивился. Прежде я его там не видел и сам на полку не клал. Так откуда же, спрашивается, он взялся? Любопытно было еще и то, что на нем я разглядел сделанное методом фотогравирования изображение какого-то жука, которое поначалу показалось мне знакомым. Впрочем, затем я сообразил, что в действительности подобного жука мне никогда видеть не приходилось. Изображение было матового золотисто-зеленого цвета и как будто слегка поблескивало, а сам жук выполнен настолько искусно, что казался живым. Это впечатление было настолько ярким и сильным, что я, отведя глаза от рисунка, тут же снова взглянул на него, чтобы убедиться, что речь идет лишь об иллюзии, свидетельствующей о мастерстве того, кто нанес изображение на бумагу. Появление листка в моей комнате было весьма странным обстоятельством, а в свете нашего с Лессингемом разговора тем более требовало объяснения. Однако было бы абсурдом предположить, что одно лишь это могло произвести столь разительный эффект на такого человека, как Пол Лессингем.

Взяв листок с полки, я подошел к тому месту, где стоял, прижавшись спиной к стене, мой гость. На моих глазах он начал медленно, дюйм за дюймом, сползать, пока не оказался сидящим на корточках.

– Лессингем! – окликнул его я. – Послушайте, приятель, что с вами такое?

Я взял его за плечо и довольно чувствительно встряхнул. Это произвело на моего гостя впечатление: он словно вдруг очнулся ото сна как раз в тот момент, когда ему привиделся привычный кошмар. Он посмотрел на меня с таким выражением в глазах и на лице, которое обычно бывает у людей, только что переживших приступ непередаваемого, непереносимого ужаса.

– Атертон! Это вы? Все в порядке, в полном порядке. Со мной все хорошо, очень хорошо, – забормотал он и стал медленно вставать с корточек, пока наконец не выпрямился в полный рост.

– Надо сказать, что со стороны ваше «в полном порядке» выглядит очень странно, – заявил я.

Лессингем поднес руку ко рту – мне показалось, чтобы прикрыть ладонью дрожащие губы.

– Это из-за перенапряжения. Я слишком много работаю, – сказал он. – Ничего серьезного – так, ерунда.

Я внимательно вгляделся в лицо Лессингема. Мне по-прежнему казалось, что он выглядит и ведет себя очень странно.

– Хорошенькая ерунда! Я вам настоятельно рекомендую: если вы еще не обратились по этому поводу к врачу, сделайте это, и поскорее.

– Я схожу к врачу – се-сегодня. Нет, прямо сейчас. Но я знаю, что это всего лишь результат умственных перегрузок.

– Вы уверены, что ваша проблема никак не связана с этим? – спросил я и протянул к Лессингему руку с фотогравюрой, изображающей жука.

– Уберите это! Уберите! – закричал он и попятился от меня, трясясь, словно паралитик.

Я посмотрел на него, на несколько секунд потеряв дар речи от изумления, а затем, опомнившись, сказал:

– Лессингем! Это всего лишь картинка! Вы что, совсем рехнулись?

Гостя, однако, мое замечание нисколько не успокоило.

– Уберите это! Уберите куда-нибудь! Порвите! Сожгите!

Его истерическая вспышка показалась мне настолько странной и неестественной, что, чем бы она ни была спровоцирована, я решил от греха подальше сделать то, о чем Лессингем меня умолял. Откровенно говоря, у меня возникли опасения, что приступ, от которого он только что оправился, вот-вот повторится. Я разорвал листок бумаги с изображением жука на четыре части и сжег их одну за другой. Лессингем наблюдал за этим процессом словно завороженный. Когда все было кончено и от бумажек осталась только горстка пепла, он испустил вздох облегчения.

– Лессингем, вы либо уже сошли с ума, либо теряете рассудок прямо на глазах. Что, по-вашему, с вами происходит?

– Я полагаю, ни то ни другое. Думаю, я так же здоров и вменяем, как вы. Просто дело в той истории, о которой я упомянул. Она очень любопытная, и когда-нибудь я вам ее расскажу во всех подробностях. Думаю, вы оцените ее как интересный пример уникальной живучести давно вроде бы исчезнувших и забытых верований. – Лессингем явно пытался овладеть собой и вести себя как всегда. – Мне очень жаль, Атертон, что я вызвал у вас беспокойство своим проявлением необычной слабости. Хочу попросить вас об одном одолжении – тем более что я не могу прямо сейчас убедительно объяснить случившееся. Храните это в строжайшем секрете. Пусть это остается исключительно между нами. Я в этом плане полностью в ваших руках, но ведь вы мой друг. Я знаю, что могу на вас положиться и что вы ничего никому не расскажете – и, конечно же, ни слова, ни намека обо всем этом мисс Линдон.

– Почему же ей в особенности?

– А вы разве не догадываетесь?

Я в ответ лишь пожал плечами.

– Если то, о чем я догадываюсь, правда, разве это не означает, что утаивать от нее подобные вещи было бы нечестно по отношению к ней?

– Если уж кто-то ей что-то и расскажет на этот счет, то только я, и никто другой. Я поступлю так, как сочту нужным. Обещайте же мне, что вы даже словом не обмолвитесь ей о том, что вы, к большому моему сожалению, видели.

И я дал Лессингему обещание, которого он от меня добивался.

* * *

Работать в тот день я, конечно же, больше не смог. Апостол, его бессвязные слова, непонятный ужас перед жесткокрылыми насекомыми, его приятель-араб – подобным образом микробы, попав в ослабленный организм, вызывают лихорадку. Я и в самом деле чувствовал себя словно в лихорадке – меня одолевало смутное беспокойство. Все смешалось у меня в мозгу – Марджори, Пол, культ Изиды, жук, гипноз. У меня просто голова шла кругом. Любовь сама по себе серьезное заболевание, заставляющее человека чувствовать себя не в своей тарелке. Но когда на нее накладываются другие осложнения в виде необычных и таинственных новостей, это окончательно сбивает вас с толку, так что вы перестаете отчетливо понимать, где мистика, а где реальные факты. Если в результате температура у вас не взлетит так же круто, как достигшая Луны ракета в сочинениях мистера Верна, то это