Читать книгу "Голод - Алма Катсу"

Якоб умолк, отвел взгляд в сторону.

– Райнер распродал снадобья жителям Спрингфилда, – пояснил он, – а после исчез. Поговаривали, будто уехал на запад, мыть золото. Однако люди, принимавшие снадобья, начали хворать. А одна из покупательниц умерла совсем молодой.

– Но ведь она, – с дрожью в голосе заметила Дорис, – хворала еще до этого? Может, ее погубила болезнь, а вовсе не снадобье?

– Может, и так. Может, и так, – согласился Якоб. – Только вот покойная девушка… ее родные пришли в ярость. Пытались разыскать шарлатана, продавшего ей пагубное зелье, но безуспешно. О том, что к этому причастен я, разумеется, никто не знал.

– И не узнает, – сказала Дорис, крепко сжав руку мужа.

– Одно мне покоя не дает, – негромко продолжил Якоб. – По-моему… по-моему, умершая состояла в родстве с одной из семей, едущих с нами на запад. Вот я и живу, постоянно боясь, как бы меня не разоблачили в дороге.

– Состояла в родстве?

– Да. Возможно, Джордж Доннер покойной не знал, но его жена, Тамсен, ей родственница, я в этом не сомневаюсь.

Дорис взглянула на сидящего рядом по-новому. Какое внезапное, какое жестокое разочарование! Вдобавок, им предстояло долгое путешествие вместе с семьей, которой он причинил зло… дурной знак, дурной – хуже некуда!

– Не волнуйся, Якоб, – сказала она, успокаивая не столько мужа, сколько саму себя. – Выкинь все это из головы.

Однако самой Дорис последовать собственному совету не удавалось никак. Ей с детства втолковывали, что кара за прегрешения может оказаться совершенно неожиданной. Что иногда даже самые незначительные проступки влекут за собой роковые, непредсказуемые последствия. Обман – и смерть ни в чем не повинной девушки – нависли над головой мужа зловещей тенью, разрастающейся с каждой минутой. Действительно, дурной знак, крайне дурной.

Однако ее безоглядная вера в будущее уже не раз была вознаграждена, а ведь жизнь еще в самом начале! Вот потому-то, лежа в постели без сна, в последний раз глядя на звезды за окном их квартирки, Дорис твердо решила положиться на волю судьбы и сейчас.

В конце концов, что ей еще остается?

Август 1846 г.

Глава одиннадцатая

Печенье. Печенье ему понравится наверняка. Кто же не любит печенья?

Протянув руку к остывшему чугунку, служившему дорожной кухонной печью, Элита Доннер задумалась. Сколько бы взять, чтоб никто не заметил пропажи недоеденного? Две штуки, три? Отец неизменно обвинял в пропаже еды батраков (сколько раз «желудками ходячими» их обзывал), а значит, ей, скорее всего, беспокоиться не о чем. Решив, что двух штук вполне хватит, Элита уложила печенье посреди ситцевого платка, а затем добавила к нему оставшееся от завтрака крутое яйцо и обрезки ветчины. Ветчина чуточку заплесневела, но, если проголодаешься как следует, есть вполне можно, а бедный Томас, вне всяких сомнений, проголодался.

Платок Элита свернула узелком, ровным и аккуратным. Неплохо бы ему и попить, и чего-нибудь хорошего отнести, но сидр уже сколько недель, как кончился… Взгляд Элиты скользнул по хогсхеду с пивом. Интересно, удастся ли донести кружку до сарая, где его держат?

Но тут у дверей забубнили на три голоса. Слов было не разобрать, однако Элита узнала говорящих по тону: отец снова ругался с Тамсен, а тетушка Бетси, как обычно, пыталась их помирить.

Выскользнув за дверь, Элита оказалась в гостиной. Как же странно было жить в чужом доме! Каждый держался так, будто сидеть в креслах Васкесов, спать на их простынях под их одеялами, есть-пить из их жестяных тарелок и кружек – дело вполне обычное. Каждый вел себя так, словно все это принадлежит им, хотя настоящие хозяева здесь, совсем рядом, на другом краю форта. Элита слышала, что мистер Васкес с семьей переселился в один из пустых сараев. Выходит, пока они тут роскошествуют, куча малых детишек в курятнике спит?

Казалось, обоз торчит в форте Бриджера уже которую неделю, хотя провели они здесь всего-то несколько дней. Однако за эти дни июль сменился августом, и вечера стали жаркими, как никогда. Оба семейства Доннеров ютились под одной крышей: вечно на кого-нибудь натыкаешься, в двери протискиваешься бочком, спишь по четверо в одной кровати и просыпаешься взмокшей от пота. Вздохнуть свободно – и то негде. Хуже, чем по пути, на тропе. Если ночуешь в шатре, то, по крайней мере, места вокруг полно, а по вечерам сухо и веет прохладой.

Ну и, конечно же, голоса. Да, голоса Элита слышала постоянно, однако в последнее время – в форте Ларами, а теперь и здесь – они сделались назойливей прежнего. Нет, речь шла не о голосах постоянно спорящих да хохочущих спутников. Этих голосов, кроме Элиты, не слышал никто другой. Это они велели ей прочесть те самые письма в Аш-Холлоу. Это они велели держаться подальше от одичавшего человека в курятнике, сидевшего на цепи будто пес, – того, что напал на Мэри Грейвс.

Однако его Элита слышала тоже, даже издалека. Он обладал таким же никому больше не слышным голосом, как и неведомые невидимки, доносившимся до нее в минуты покоя, пугающим до глубины души.

– Нежная, мяконькая, – шептал его голос издали, прямо в ее голове. – Поди сюда, – нашептывал он.

Охваченная любопытством, Элита, однако ж, держалась от него подальше. Может, домашние и считают ее глупышкой, но нет, она вовсе не дура.

Ухода Элиты не заметил никто. Чем заняты падчерицы (так называл их с Лиэнн даже отец), не интересовалась ни одна живая душа. Главное, не срамить отца с Тамсен перед окружающими да вовремя управляться с хозяйственными делами, а там – делай, чего душа пожелает. Как будто обе они – невидимки.

В самом деле, держаться так, чтоб ее не замечали, Элита умела прекрасно. Словно невидимая, бродила она между фургонами, ускользала в леса, а по вечерам даже гуляла среди коров, выпущенных попастись, гладя их мокрые носы и глянцевитую шерстку. Потому и об идущих с обозом, наверное, знала больше любого другого. Знала, что Патрик Брин почти каждый вечер, напившись, дерется с женой, а вдовая Левина Мерфи уделяет ужасно много внимания зятьям, да так, что смотреть неловко. Знала, кто из батраков больше всех проиграл в карты, а кто по утрам, прежде чем обоз снимется со стоянки, тайком от других уходит в лес, помолиться перед дорогой.

А еще видела мачеху, выбиравшуюся из фургона Стэнтона в одиночку, когда отца нигде поблизости не было.

Отцу Элита об этом пока не рассказывала. Отец вполне мог счесть за лучшее не поверить ей, а мачеху она не на шутку боялась – ничего поделать с собой не могла. Кроме того, что за важность? Любому недоумку ясно: мистер Стэнтон влюблен в Мэри Грейвс.

Вечер выдался ясным. Луна заливала двор иссиня-серебристым светом. Мысли щекотали невнятные шепотки, доносящиеся со всех сторон, но Элита знала: на самом деле все это – вновь голоса. Отбросив прочь посторонние мысли, она прислушалась, сосредоточилась. Из домов доносились приглушенные голоса – не те голоса, настоящие; порой то в одном, то другом голосе слышалась злость. Ссорятся. Наверное, опять Эдди с Ридами что-то не поделили.