Читать книгу "Самсон и Надежда - Андрей Курков"

— Почему трое? — не понял Самсон.

— Как почему? Чтобы в случае опасности отстреливаться в три стороны! Если вдруг окружат! А вдвоем так не получится. Да и вообще, Бог троицу любит! — добавил он и тут же, поймав на себе в свете уличного фонаря недоуменный взгляд Самсона, проговорил: — Но я Бога не люблю и мне не важно, что он об этом думает!

Пройдя два квартала по пустой улице, они увидели спешащего навстречу человека, при приближении оказавшегося довольно пожилым. На требование он достал старое, дореволюционное удостоверение врача военного госпиталя. Объяснил, что задержался у больного, который лечится дома от отравления некачественным спиртом.

— Бедняга! — посочувствовал этому больному Холодный, и пожилого врача отпустили.

Уже на Прозоровской дороге им навстречу вышел красноармейский китайский патруль — трое с винтовками. Только один из китайцев говорил по-русски. Поначалу возникшее напряжение спало, как только они впятером, подойдя к уличному фонарю, изучили документы друг друга.

— В патруле ведь должно быть трое? — спросил у китайца Холодный.

— Долзно! — закивал тот.

— А сколько у вас китайских красноармейцев? — заинтересовался Самсон.

— Военная тайна.

— Но это у вас отдельная рота? — продолжал допытываться съедаемый любопытством Самсон вполне дружелюбным тоном.

— Военная тайна, но да, отдельная рота. Много рот, — кивнул китаец.

— А как вас зовут? — никак не мог угомониться Самсон, хоть Холодный уже и дергал его за рукав.

— Солдат Ли Инь Юнь.

— О! — удивился парень. — Как июнь!

Китаец улыбнулся. Попрощались приветливо. Ли Инь Юнь сказал своим товарищам что-то по-китайски, и они, резко став смирно, отдали милицейскому патрулю честь.

— Хороший народ, хоть и не православный, — выдохнул Холодный, когда они продолжили путь. — А может, потому и хороший!

Где-то далеко раздалось несколько выстрелов. Самсон и Холодный остановились и огляделись по сторонам. Понять, где стреляют, в данный момент оказалось делом невозможным.

Глава 19

— Руки вверх! — прогремело внутри головы у Самсона, и он резко обернулся, словно искал поддержки, а то и спасения от Холодного.

Тот, заметив резкое движение головы напарника по патрулю, остановился и посмотрел на Самсона вопросительно.

— Ты ничего не слышал? — спросил Самсон.

— Нет, — признался Холодный.

Они уже шагали назад к началу Жилянской. Фонари на перекрестках только-только погасли. До рассвета оставалось около часа.

— Никого! — Самсон вздохнул и внимательно осмотрелся.

Холодный тоже осмотрелся. Выглядел он уставшим, но вполне самоуверенным и твердым. В темноте кожа его нижней части лица не выглядела такой белой, как днем.

Самсон, уже понимая, кому приказали поднять руки, вслушивался в происходившее в кабинете его отца. Но происходившее там не было слишком громким или отчетливым. Шум, топтание, хлопок двери, пару ударов прикладом по голому или почти голому телу. Было понятно, что красноармейцев арестовали и они тоже теперь двигались к Лыбедскому участку, где их препроводят в подвальное арестантское помещение.

Самсону захотелось домой. Проверить, что там, закрыть двери на замок, выветрить запах чужих постояльцев. А потом выспаться. Но мало ли что человеку хочется, когда он себе более не принадлежит?

На Жилянской их обогнал автомобиль с водителем в военной форме. Восточный край неба засветился. Холодный зевнул на ходу.

Поднявшись на второй этаж, они заглянули к Найдену и доложили об окончании патрулирования. Он уже не спал, был одет, сидел на кушетке и при дрожащем свете свисавшей с потолка лампочки пытался разобрать какой-то рукописный документ.

— Твоих жильцов уже взяли! И вещи краденые тоже, они у тебя! Сделай опись в двух экземлярах, а потом возьми у Васыля заявления потерпевших, посмотри! Может, найдешь хозяев ворованным вещам! А вас Пасечный ждет, — перевел Найден взгляд на стоящего в дверном проеме Холодного.

Тот сразу исчез.

В своем кабинете Самсона пробрал холод. То ли действительно из-за холода, то ли из-за того, что справа под стенкой он увидел не только три военных ящика и два мешка, притащенные на Жилянскую красноармейцами, но и свой собственный сундук из спальни, в котором он держал чистое постельное белье и нижнюю одежду.

— Там они по ошибке мой личный сундук принесли! — пожаловался он Найдену.

— Бывает, — кивнул тот, опять отвлекшись от документа. — Напишешь заявление об ошибочном изъятии и о возврате! Я наложу резолюцию, и заберешь!

Лампочка светила неуверенно и нервно. Не снимая куртки, а только расстегнув ремень с кобурой и опустив его на пол, подсунул Самсон поближе чистый оборот какого-то царского протокола и озаглавил листок словом «Опись».

Начал с мешка, вытрусив его прямо на пол. Под конец со звоном из него выпало несколько серебряных ножей, но все, что было сверху, оказалось выкройками и отрезами ткани. Ткань на ощупь казалась теплой и толстой, коричневые полоски чередовались с черными, и это сочетание казалось Самсону необычным, странным.

Он взял одну выкройку, похожую на бок и перед жилета. Белым мелом были наведены линии будущего шва, а также размеры в сантиметрах.

Самсон попробовал сложить из выкроек костюм и, на удивление, получилось это у него легко и быстро. Полосатый коричнево-черный костюм выглядел строгим и высокомерным и уж точно не подходил к этому моменту времени. Куда можно было бы сейчас пойти в таком костюме?! В советскую столовую?

Вставив выкройки и отрезы такой же ткани в опись под номером «один», он далее записал 4 серебряных ножа и отошел к первому военному ящику.

Когда Васыль занес Самсону кружку чаю и кусок булки, опись вещей перебралась уже на второй лист бумаги — тоже оборот какой-то старой справки о неблагонадежности с печатью, в центре которой красовался царский двуглавый орел.

Под номером четырнадцать Самсон вписал четыре голенища и до двух десятков других сапожных заготовок, включая три задинки и шесть подошв. Под пятнадцатым номером пошли в опись девятнадцать серебряных столовых приборов. Далее тяжелые подсвечники, также из серебра, два портсигара, желтый кожаный портфель с пачкой царских облигаций и акций паровой мельницы.

К обеду наконец Самсон опись закончил, и заняла она четыре плотных столбца, в которые поместилось все краденое. Только теперь оно выглядело не абстрактными скинутыми в ящики и мешки бандитскими трофеями, а отдельными наборами предметов, указывающими частично на возможных жертв этих ограблений, среди которых отдельно выделялись пострадавшие ремесленники: портной и сапожных дел мастер. Остальное добро могло принадлежать любому зажиточному киевлянину.