Читать книгу "Сергей Бондарчук. Лента жизни - Наталья Бондарчук"

Папино воспитание

  Он бежит себе в волнах На раздутых парусах.  

Александр Пушкин

Я очень любила оставаться с отцом, потому что именно с ним обретала полную свободу действий, следовательно, проказам моим не было конца. После очередного просмотра «Тарзана» я забиралась на шкаф и прыгала с него на тахту, вопя во всё горло тарзаньим криком. В свободное время отец писал картины и, по моей просьбе, рисовал мне парусники и жаркие страны. Меня редко наказывали в детстве, помню два или три таких случая, но один – наивно-смешной – остался в памяти всех домашних. Бабушка мыла пол, а я приставала к ней, требуя разрешить и мне немножко его помыть. Так как мне было три года, бабушка, понимая, что от моей помощи будет только лишняя грязь, не говоря ни слова, продолжала заниматься делом. Я опять попросила вымыть пол, не получив никакого ответа. Тогда в голову бабушки полетела её чёрная выходная сумочка и по всей квартире раздался свирепый крик: «Убирайся в свой Новосибирск и там мой свой пол!» Бабушка даже села на пол от неожиданности, а я, испугавшись своих слов, горько заплакала. И тут меня позвал папа. Он что-то долго и строго говорил, а потом, разложив меня на коленях, снял штанишки и отпустил три лёгких шлепка.

То, что последовало дальше, напугало весь дом, я заорала так, будто меня облили кипятком, потом стремглав, даже не натянув штанишки, бросилась к бабушке и уткнулась ей в колени. Я так долго и истово плакала, что все стали смотреть на отца как на изверга, и он, красный и растерянный, ушёл проветриться на улицу.

– Ну что ты, Ната, – утешала меня бабушка, – что с тобой? Папа больно тебя ударил?

– Не-ет, – наконец вырвалось у меня из горла. – Нет-нет, не больно.

– Ну так что же ты плачешь? – удивилась бабушка.

– Да он ведь… – захлебывалась я от негодования. – Он ведь – мужик.

Все очень смеялись над моей внезапной стыдливостью, потому что хорошо знали, что я обожала ползать по отцу в чём мать родила.

Не имея собственной дачи, на лето бабушка вывозила меня и брата Андрюшу в Переделкино. Я навсегда полюбила это смешное название. Там мы жили на даче Лидии Сейфуллиной, известной писательницы и бабушкиной подруги. Деревянный дом окружал еловый лес, в овраге был большой малинник. А ещё недалеко от нас жил замечательный и любимый дедушка, звали его Корней Иванович Чуковский. Стихи Чуковского я обожала. А его «Муху-Цокотуху», которая пошла на базар и купила самовар, знала наизусть. Как-то папа решил сделать домашний радиоспектакль, опробовать только что купленный магнитофон. Была выбрана «Муха-Цокотуха», и мне досталась первая в жизни главная роль в папиной постановке – роль Мухи. Мне очень понравился сам процесс создания спектакля – мы по-настоящему чокались лимонадом, разлитым по бокалам, шуршали юбками, когда собирались гости, и громко топали, когда убегали от паука. Папа двумя кухонными ножами изобразил звон сабли Комара, спасающего Муху. Я была в восторге от всего этого шума и гама, но вот мы уселись, чтобы прослушать наш спектакль. И когда я услышала какие-то жалкие звуки, похожие на голос простуженной мыши: «Дорогие гости, помогите, паука-злодея зарубите», – с ужасом поняла, что это мой собственный голос. Я разрыдалась так, что меня долго успокаивали. Конечно, папа не только и не столько для меня купил магнитофон. Они с мамой записывали целые спектакли, репетировали роли, которые потом играли в Театре киноактёра.

Его любимым актёром был Чарли Чаплин. В Катуарах, недалеко от Москвы, где снимали на лето комнатку с верандой, я впервые увидела фильмы с участием Чарли Чаплина. Мне было года три. У наших соседей была трофейная киноустановка. Почти каждый вечер собиралось человек десять, включалась волшебная лампа и с сильным треском под музыку шли самые лучшие фильмы Чарли Чаплина.

Я хохотала от души, но один фильм, «Огни большого города», вызывал у меня неизменно самые горючие слёзы. История слепой девушки и влюблённого в неё Чарли полностью завладела моим сердцем. Как я радовалась, что Чарли, притворившись миллионером, помогает девушке, делает всё, чтобы она прозрела. И вот оно, чудо: девушка вновь обретает зрение. Узнает ли она, кто был её благодетелем? И я с замиранием сердца смотрю финал фильма – уже прозревшая девушка ощупывает лицо Чарли, дальше картинка с надписью, кто-то читает вслух: «Это вы? – Да, это я». Я плакала ещё и потому, что с нами в доме жил слепой юноша семнадцати лет. Он был красив, легко вьющиеся волосы обрамляли почти детское лицо с большими карими – казалось, совершенно зрячими – глазами. Ослеп он, видимо, не так давно и был беспомощен, его везде и всюду водила за руку мать. Конечно, в моей детской фантазии я так же, как и Чарли, освобождала юношу от слепоты, но это была только моя мечта. Иногда вместе с нами трофейные ленты смотрел мой отец. И я просила его показать мне Чарли. Он никогда не отказывал. Удивительно точно передавал походку и самозабвенно вертел палкой вместо тросточки. Когда, гораздо позже, я посмотрела фильм Игоря Таланкина «Выбор цели», в котором отец играл Курчатова, то увидела его проходку-танец на вечеринке: он изобразил Чарли Чаплина, в костюме, с тросточкой. Зрители смеялись, а у меня навернулись слёзы. Очень уж непросто складывались мои отношения с отцом… Папа любил нам, детям, – мне и моему двоюродному брату Андрюше Малюкову – показывать фокусы-покусы. Так что почти сразу мы с Андрюшей организовали свой театр, и конечно, в первых рядах сидели наши родители.

На полочках стояли любимые книги папы и мамы. Пушкин! Он был всегда рядом со мной, с нами. Вот подул сильный ветер, как хорошо было ему вторить:

  Ветер, ветер! Ты могуч, Ты гоняешь стаи туч…  

Папа нарисовал море и весёлый парусник, а я уже радуюсь его движению:

  Он бежит себе в волнах На раздутых парусах.  

Пушкин – чудо! Вот уже больше двух столетий дарит он нашему народу особый ритм бессмертных стихов – детям, взрослым, старикам. Работая над фильмом об Александре Сергеевиче Пушкине, я снова касалась волшебного источника жизни, из которого привыкла пить с детства.

Война закончилась в сорок пятом, но люди ещё долго помнили о ней: пели военные песни, смотрели военные фильмы. Подвиг молодогвардейцев был ещё свеж в памяти людей и артистов, сыгравших в фильме Сергея Аполлинариевича Герасимова «Молодая гвардия». Многие отождествляли артистов с персонажами, бесконечно их любили и почитали за героев. И я сама, посмотрев тяжёлый для детского восприятия фильм, пролив слёзы, беззаветно была предана молодогвардейцам. Я любила мою маму, Любку Шевцову, и даже нафантазировала себе, что Люба и есть моя мама. Ведь Любка хотела стать артисткой, размышляла я, и разве могли её, такую яркую, радостную, убить фашисты, она была ранена, потом попала в больницу, изменила имя и фамилию, стала Макаровой и родила меня. Ну, а если я родилась от героев (роль Валько играл мой отец Сергей Бондарчук), стало быть, я сама непременно должна стать героем. Потому, выходя зимой во двор, я низко, почти на глаза, нахлобучивала на себя шапку-ушанку, надевала валенки с калошами, короткую шубёнку и туго затягивала на себе широкий ремень со звездой. Главное, чтобы никто не догадался, что я девочка. И когда кто-нибудь говорил мне: «Эй, пацан», – я была счастлива.