Читать книгу "Полный газ - Джо Хилл"

Мне снова пришлось лечь в больницу. Три месяца в отделении, курс электрошоковой терапии. Кто-то прислал мне туда почтовую открытку с видом на пирс в Кейп-Магги и на «Дикую охоту». В письме отсутствовала записка, сама же открытка и была сообщением.

Никогда не думал, что эти создания будут преследовать меня по всей стране. Им потребовалось два месяца, чтобы меня выследить.

В самом начале нового века я поступил в Лондонский университет и перебрался в Великобританию изучать городское планирование. А после выпуска там и обосновался.

Я не написал ни единой пьесы, ни стихотворения. Мой литературный выхлоп ограничился несколькими статьями для технических журналов и был посвящен проблеме городских переносчиков заразы: голубей, крыс, енотов. Меня иногда шутливо называют «наш Живодер». Я специализируюсь на удалении малейших следов животного мира из упорядоченных, созданных из стекла и хрома мегаполисов.

Подобное прозвище не сказать чтобы вызывало романтический интерес окружающих; к тому же и мои личные монстры: панические атаки, глубокий страх темноты – держали меня практически в изоляции. Я никогда не женился. Не имел детей. У меня были приятели, да, но не друзья. Вся дружба образовывалась в пабах и там же и оставалась – и через несколько часов я убредал домой, в безопасную берлогу на четвертом этаже, за прочно запертую дверь, к своим книгам.

Тех лошадей я здесь не видел. Рациональная часть моего сознания утверждала: как бы велика ни была их сила, им не пересечь тысячи миль океана. Тут я в безопасности – от них.

А в прошлом году меня послали на конференцию по городскому планированию, как раз в Брайтон. Днем мне предстояло выступить с докладом по японскому хрущику и его опасности для паркового хозяйства городов. Пока такси не подвезло меня к крыльцу, я и не догадывался, что отель расположен прямо напротив того знаменитого пирса, с его большой каруселью и мелодиями шарманки: ветер разносил их по всему берегу. Я читал доклад с испариной на лбу и спазмами в животе, мечтая сразу после выступления укрыться в номере. Даже здесь, в отеле, слышалась та музыка, и ее тягучими вкрадчивыми переливами был заполнен весь огромный вестибюль. Я не мог вернуться в Лондон: на следующее утро мне предстояло участвовать в пленарном заседании, – но мог сбежать из отеля хотя бы на какое-то время.

Я шел по берегу, пока пирс не остался далеко позади.

Заказал бургер и пиво; потом еще пиво, в забегаловке на пляже, – успокоить нервы. Я завис там надолго, а когда наконец зашагал вдоль берега в отель, солнце уже касалось горизонта. Я оставлял на остывшем песке следы; соленый ветер теребил шарф и волосы. Я шагал, едва не переходя на бег.

Позволил себе замедлиться и перевести дыхание, только когда в поле зрения появился отель. Кололо в боку; в легких жгло и горело.

Что-то заворочалось в воде. Что-то большое.

Я лишь на миг заметил хвост – длинный, больше двух метров. Сверкающий черный шнур, толстый, как ствол дерева. Вот на поверхности показалась голова, золотая с прозеленью, похожая на эмалированный доспех; с глазами яркими и слепыми, точно монеты, – а затем существо снова ушло под воду. Я не видел его больше двадцати лет, но узнал морского змея из «Дикой охоты» с первого взгляда, в один миг.

Они никогда не оставят меня в покое.

Я вернулся в номер; в туалете меня вырвало бургером и пивом, а потом всю ночь знобило и заливало холодным потом. Я не спал. Не мог. Стоило закрыть глаза, как комната начинала вращаться, словно набирающая разбег карусель. Круг за кругом, а потом еще… круг за кругом… на брайтонском пирсе играет музыка, срываются в галоп золотые всадники, шарманка выдает бешеный фокстрот, визжат дети – а от смеха или от ужаса, я вам сказать не могу.

Теперь для меня это уже неважно.

Станция Вулвертон

Сондерс увидел первого волка, когда поезд втягивался на станцию Вулвертон.

Он поднял взгляд от «Файнэншл таймс», и вот, пожалуйста: на платформе обнаружился волк шести футов высотой, в кепке, пристроенной между щетинистыми седыми ушами. Волчара в строгом плаще стоял на задних лапах и в одной передней лапе держал портфель. Пушистый хвост – предусмотрительно выпущенный наружу через прорезь в брюках – нетерпеливо хлестал по бокам. Поезд еще двигался, и миг спустя волк скрылся из виду.

Сондерс издал короткий беззвучный смешок и сделал самое разумное – вернулся к газете. Подумаешь – волк на железнодорожной платформе ожидает поезда. На следующей станции, возможно, появится дьявол. Очень даже вероятно. Чертовы демонстранты торчат на всех станциях от Лондона до Ливерпуля и устраивают костюмированные шествия – надеются попасть в новости.

Они толпились перед входом в его лондонский отель – слипшаяся кучка придурковатых детишек; они маршировали по тротуарам и вылезали на проезжую часть. Управляющий предлагал солидному гостю номер с окнами во двор, хотел избавить от такого зрелища; однако Сондерс выбрал тот, окна которого выходили непосредственно на театр событий. Все интереснее, чем британское телевидение. «Волков», правда, он среди активистов не заметил, зато там имелся парень на ходулях в костюме Дяди Сэма: из застежки штанов свисал метровый резиновый член. Лицо у Дяди Сэма было злым и гадким, а пенис – розовеньким, чистым, бодро подпрыгивающим при движении. Персонаж стискивал двумя руками плакат:

ДЯДЯ СЭМ НАССАЛ В ЧАШКУ,

А МЫ, АНГЛИЧАНЕ, ДОЛЖНЫ ПИТЬ.

НЕТ «ДЖИМИ-КОФЕ»!

НЕТ ДЕТСКОМУ РАБСТВУ!

Вот тут Сондерс засмеялся: ему страшно нравилось, как их мотает между праведным гневом и дебилизмом. «Нет детскому рабству!»? А как же тогда знаменитая британская система образования?

Остальные протестующие – компания возомнивших о себе невесть что модников – тоже несли плакаты собственного производства. Не такие забавные. На фотографиях рядом с кофейными деревьями застыли босые и полураздетые черные детишки: они тускло смотрели в объектив, на глазах слезы, словно дети только что отведали кнута надсмотрщика. Сондерсу уже попадались эти кадры, попадались слишком часто, чтобы вызвать настоящий гнев, разве что раздражение – даже если плакаты увековечивали наглую ложь. «Джими-кофе» не использовал на кофейных плантациях детский труд – ни сейчас, ни раньше. На перерабатывающих фабриках – да, есть такое дело, но не на плантациях. И на этих фабриках куда лучше с гигиеной, чем в тех жалких лачугах, куда дети возвращаются с работы домой.

Ненавидеть демонстрантов у Сондерса не выходило: ни пылких страстных прихиппованных девиц с Че Геварой на обдерганных футболках и с голым пузом под портретом товарища команданте; ни стильно неопрятных юношей в сандалиях. Сейчас они все протестуют, а через три года те же девчонки покатят детские коляски, и полчасика в «Джими-кофе», чтобы быстренько пересечься с подружками, у которых такие же коляски, и немножко посплетничать, будет для них отдушиной посреди суматошного дня.

А нынешние юнцы, замызганные, неухоженные, сбреют бородки и активно займутся поисками вакансий руководителей среднего звена. Они каждое утро станут забегать в «Джими-кофе» по дороге на работу, заказывать двойной эспрессо, без которого не пережить долгий нудный день (каждый последующий – еще скучнее, чем предыдущий). И если подросшие мальчики позволят себе задуматься о времени, когда выходили с плакатами, протестуя против появления «Джими-кофе» на британских берегах, это вызовет у них недоуменную краску стыда за свой собственный неуместный и бессмысленный идеализм.