Читать книгу "Птица в клетке - Кристин Лёненс"

VIII

Бомбежка закончилась; мы не пострадали, разве что продрогли до костей. Отец приказал нам выходить из подвала через ту дверь, что вела прямо на улицу: если в доме произошли разрушения, на нас могли посыпаться какие-нибудь обломки. Первое, что поразило меня, когда мы выбрались на поверхность, – это невероятно теплый воздух. Я не сразу понял, что дом фрау Вайдлер, поблизости от нашего, только на другой стороне улицы, охвачен пламенем, а семейство Булгари вместе с новым соседом, молодым доктором Грегором, безуспешно пытаются утешить несчастную. Завидев моих родителей, они помахали, и я услышал, как фрау Вайдлер причитает:

– Жилье – пропади оно пропадом, но умоляю, спасите птичек, спасите моих любимиц!

Овдовев, она взялась разводить птиц – покупала их целыми клетками. Соседи жаловались на гвалт и запах, а почтальон как-то нам сказал: на подходе нужно рот и нос платком накрывать. Отец иногда подшучивал: если уж вконец оголодаем, не толкнем ли мы его на кражу какой-нибудь пернатой вонючки?

Кровля скукожилась на деревянных стропилах; одна сторона дома обвалилась, а мы ничем не могли помочь соседке. А меня между тем согревал жар пламени: терзаясь угрызениями совести, я наслаждался этим ощущением. То же самое, как я сейчас понимаю, относилось и к Пиммихен: та в открытую потирала руки, но, поймав укоризненный мамин взгляд, сделала вид, что просто неловко сложила ладони в молитве. Вдруг из пылающего каркаса выпорхнула какая-то диковинная белая птица: изящная, будто кружевная. Зрелище было душераздирающее: охваченные пламенем крылья и длинный хвост. Мне оставалось только гадать, что возвещают ее крики: то ли обвинение нас в преступной небрежности, то ли проклятье всему людскому, но по большому счету особой разницы это не делало. Фрау Вайдлер, сжав голову руками, пронзительно звала: «Анита!» Птица на миг зависла в воздухе и легко опустилась на землю, пожираемая огнем.

Я хотел затоптать языки пламени, но не знал, как это сделать, не причиняя вреда и без того страдающей птице. Мне было ясно, что длить ее муки не следует: уроки Гитлерюгенда я выучил назубок, но сейчас не сумел себя переломить. Птичья грудь с придыханием вздымалась и опадала, как мехи дырявой гармошки, но в конце концов фрау Вайдлер подхватила птицу на руки и зажала своим бюстом. А после этого, подняв мертвую птицу к небу, она закричала:

– Эти негодяи убили мою птичку! Будьте прокляты, душегубы! Мои пташки, мои красавицы!

Никто не мог заставить ее отпустить птичью тушку, даже мой отец, присоединившийся к соседям. Меня охватил ужас: наш собственный дом все сильнее заволакивало дымом. Я чувствовал: что-то пошло не так. Выбралась ли Эльза из своего тайника? Неужели она бродит по улицам? Без единого слова я ринулся назад и убедился, что крыша и окна не пострадали, но, нутром ощущая отсутствие Эльзы, бросился вверх по лестнице со смутным предчувствием беды.

Ворвавшись в комнату, я, к своему изумлению, не обнаружил никаких перемен; в глаза бросился только один курьезный штрих, который мог бы ее выдать, окажись на моем месте кто-нибудь посторонний. Из-под задвинутого щита виднелись нити длинных черных волосков, которые невозможно было не заметить. Со смешанным чувством я присел и намотал завиток на палец; когда до меня дошло, что она цела и невредима, досада нахлынула с новой силой, и я резко выдернул тонкую прядь. А успокаивать ее предоставил Натану.

Я дал себе клятву никогда больше с ней не заговаривать, ни под каким видом, но сквозь ненависть уже скучал, и по злой иронии судьбы единственной живой душой, способной меня утешить, оказалась та, которая причиняла мне страдания. Нет, сказал я себе, нужно ее наказать, чтобы неповадно было так со мной обращаться. Я, вне сомнения, поддался первому ребяческому порыву, а не жажде изощренного возмездия. У меня был приготовлен для нее термос с чаем; плохо соображая, что делаю, я отвинтил крышку и сыпанул туда соли.

Но этого мне показалось мало: предложив свою помощь в уборке кухни, я постарался, чтобы на остатки съестного, предназначенные, ясное дело, для пленницы, попала мыльная пена. Впрочем, эта проделка ударила по всем: остатки пошли на общий стол, и мне пришлось сжевать свою порцию не моргнув глазом. Пиммихен, к моему облегчению, ничего не заметила, в отличие от матери, которая скорчила гримасу и покосилась на мою руку. А потом сказала, что в таком малом количестве воды посуду мыть нелегко, но все же надо тщательнее ополаскивать тарелки.

Заметив ночную сорочку Эльзы, выстиранную и сложенную вместе с полотенцем, я отхватил у себя прядку волос, мелко нарезал, высыпал на изнаночную сторону ткани и сложил как было. Мне хотелось верить, что эта щетина вызовет бешеный зуд. Прижимая к себе перед сном тонкий завиток ее волос, я убеждал себя, что теперь мы с нею квиты.

Наутро мои родители с рассветом уехали на завод, а я, топая башмаками, стал расхаживать туда-обратно перед чуланом Эльзы. Она, с обидой отметил я, даже не рискнула позвать меня по имени. Стало быть, заботило ее только одно: как спасти свою шкуру.

Я надеялся, что батарейка отданного ей фонарика вскоре ослабнет, а там и вовсе сдохнет, но этот момент разрешился после возвращения родителей, причем так, как я даже не мог представить: на пороге нашего дома появились двое мужчин в штатском. Они попросили разрешения с нами поговорить – всего лишь задать несколько вопросов с целью обеспечения безопасности нашего микрорайона. Ну например: задело наш дом при артобстреле? Нанесен ли какой-либо ущерб? Нельзя ли осмотреть сад? С согласия моих родителей те двое обошли вокруг дома, отметили, какие у нас растут деревья, уточнили, сколько им лет и кто занимался посадками – мы сами или кто-то другой. Они то и дело задирали головы, разглядывая чердачное окно гостевой комнаты, и мама стала делиться с ними подробностями насчет плакучей ивы: не дерево, а сплошная морока – ветви как плети, круглый год листва падает, отчего кислотность почвы повышается, даже трава кругом не растет…

Они вежливо дали ей закончить, а потом спросили:

– Вот там, наверху, это чье окно?

– Ничье. То есть наше общее. Там у нас гостевая спальня, но гости к нам давно не ездят, – объяснила мать.

– Не ездят?

Тут вклинился мой отец:

– Вообще не ездят. Никто.

– Где вы находились во время бомбежки – у себя в подвале?

– Да, всей семьей.

– Сколько вас всего?

– Кроме меня – моя жена, мать и сын.

– Четверо?

– Да, четверо.

– А наверху вы никого не забыли?

– Нет.

– Значит, кто-то из вас оставил там свет?

– Свет был выключен. Мы соблюдаем затемнение, – ответила моя мать.

– В этом окне был замечен свет – горел на протяжении всего воздушного налета.

Мать не сумела скрыть испуг:

– Неправда! Кто вам такое сказал?

– Мы сами видели, сударыня.

– Быть такого не может!