Читать книгу "Тамплиеры. Книга 1. Рыцарь Феникса - Юрий Сазонов"

— Я не вернусь в Шотландию.

Приор резко обернулся. За прошедшие месяцы в бороде его прибавилось седины, а во взгляде — угрюмости, но сейчас де Вилье смотрел с любопытством.

— Вот как. И что же ты намерен делать?

Томас опустился на колени и твердо проговорил:

— Монсеньор, я много думал и принял решение. Я прошу вас о посвящении. Я знаю, что не достоин…

— Избавь меня от своего менестрельского краснобайства. Достоин ты или нет — решать мне, но сначала я должен понять, почему ты принял такое решение. Встань.

Томас послушно поднялся.

— Подойди сюда.

Юноша шагнул навстречу вставшему с кресла приору. С удивлением Томас обнаружил, что, кажется, подрос за зиму — еще осенью дядя был выше, а сейчас их глаза оказались на одном уровне. Приор щурился насмешливо, но не зло.

— Ты так настойчиво добивался денег для своего короля, мальчик. Ты готов был горы свернуть и подставить шею под топор, лишь бы я тебя выслушал. И вот теперь, когда Роберт Брюс вновь сражается и побеждает, ты не хочешь вернуться к нему. Почему?

Томасу понадобились все силы, чтобы не отвести взгляд — потому что то, что он собирался сказать, было куда более дерзким, чем просьба о помощи или обвинение в двурушничестве.

— Потому что здесь я нужнее.

Тамплиер закусил губу, сдерживая улыбку.

— Значит, ты считаешь, что орден рыцарей Христа и Храма Соломонова без тебя не обойдется?

Томас уставился на узорчатый ковер под ногами. Красивый ковер, грех такой сапогами топтать — быть может, соткали его благородные дамы. На ковре рыцарь-крестоносец преклонял колени перед прекрасной возлюбленной. Или, возможно, перед святой: нитки вытерлись, и не разберешь, есть ли у женщины над головой нимб или нет.

— Именем Господа и Пресвятой Девы Марии, — тихо и упрямо проговорил Томас, — я клянусь блюсти устав и обычаи ордена, быть покорным великому магистру, а также любому брату ордена, который по положению выше меня. Я клянусь, что буду хранить целомудрие, соблюдать обычаи и законы ордена, а также жить в бедности, не имея никакого имущества, кроме того, что будет дано мне старшими. Я клянусь, что не покину орден ради другого, лучшего или худшего, без разрешения тех, кто выше меня.

Рыцарь на ковре склонял колени перед девой, та протягивала ему венок из белых цветов. Молчание длилось и длилось, тянулось так долго, что становилось непонятно, почему рыцарь все еще не принял из рук девы венок, не вскочил на коня и не отправился в Палестину, воевать за Святой Животворящий Крест и Гроб Господень.

Наконец раздался голос приора:

— Вижу, ты неплохо успел выучить клятву. Постарайся не забыть ее слова до тех пор, когда настанет время произнести их как должно: в церкви, вместе с остальными братьями.

Волос Томаса коснулась жесткая рука — но, когда юноша поднял голову, приор уже отвернулся и снова смотрел на огонь.

В апреле, после Пасхи, Томаса и Робера посвятили в рыцари, а на следующий день, вместе с пятью другими неофитами — в братья ордена. Церемония показалось Томасу какой-то скомканной и обыденной — может быть, потому, что он слишком часто ее представлял. Всенощное бдение в часовне вышло недостаточно торжественным: вместо того, чтобы остаться наедине со своими мыслями и с Богом, Томас прислушивался к шепоту двоих парней с юга, братьев-близнецов. Тех смущала темнота и тишина, и белый лунный свет в окнах, и они не могли удержаться от запрещенных разговоров. Вопросы двух старших рыцарей, явившихся в часовню, тоже не удивили Томаса — он не раз слышал это в пересказе Жака. Кстати, в часовне присутствовал и Жак, которого посвящали в служители. Необычно молчаливый и серьезный, он, сложив ладони, стоял перед иконой Святой Девы Марии, и мальчишеское лицо его в лунном свете казалось настолько бледным, что напоминало смертную маску.

Потом их отвели в церковь, где юноши на коленях испросили позволения вступить в орден. Приор принял их клятву, особенно внимательно при этом глядя на Томаса. На посвященных рыцарей накинули белые рыцарские плащи, а на Жака — черный. Затем священник прочел 133-й псалом и молитву. Неофитов подняли с колен, и приор поцеловал их братским поцелуем, и остальные рыцари тоже целовали и поздравляли.

Все это плохо запомнилось Томасу, вплоть до того момента, когда пятеро посвященных собрались в трапезной. Они уже получили подарки: одежду от брата-портного, и оружие от брата-оружейника, и столовые приборы от брата-хлебодара. Брат-хлебодар внес большой белый хлеб, и в трапезную стали сходиться старшие рыцари для пира. И тогда Томас, сам не зная почему, сказал:

— Мы — последние, кто вступил в орден.

Трое братьев-рыцарей удивленно обернулись к нему, а Жак, тоже сидевший с ними, восторженно охнул.

— Это прозрение, да? Прозрение, Томас?

Робер, который с каждым днем все больше походил на заносчивого де Букля, скривил губы.

— Глупость, а не прозрение. Орден могуч, как никогда, и будет еще много посвященных. А ты, Жак, — добавил он, — теперь сержант и нам не ровня. Не зови Томаса по имени, а обращайся к нему, как полагается неблагородному обращаться к рыцарю.

Жак удивленно заморгал. На его веснушчатой физиономии проступила совсем детская обида, и Томас, не глядя на Робера, тихо договорил:

— Из-за таких, как ты, брат, мы и станем последними.

…Ни Гуго, ни Шарля среди посвященных не было. Гуго-силач, охваченный внезапным приступом благочестия, покинул Тампль и стал послушником в монастыре Сен Мартин, а Шарля вызвал домой отец — матушка ослабла здоровьем и страстно желала увидеть сына. Из своей поездки он так и не вернулся.

* * *

Летом в Париже испортилась вода, и многие умерли от желудочных хворей. Тампля, однако, болезнь не коснулась. По предместьям ползли нехорошие слухи. В Англии умер Эдуард Длинноногий, а наследник его, Эдуард Карнарвонский, оказался никудышным правителем и полководцем. Великий магистр окончательно отказал Папе Клементу V в вопросе о слиянии орденов, сославшись на то, что рыцари Храма не получали благословения на служение иному уставу, а устав тамплиеров куда строже, чем госпитальеров. Затем вновь пошли разговоры о крестовом походе — будто бы Филипп дал свое согласие, а с ним и граф Люксембургский, и многие славные рыцари. Казалось, отношения между королем и рыцарями Храма налаживаются, и магистр даже обещал предоставить Филиппу заем на свадьбу дочери с английским наследником. Однако приор оставался мрачен, и ворота Тампля были замкнуты.

В сентябре заболела супруга Карла Валуа, королевского брата, и в парижских храмах и монастырях служили молебны за здравие. Над городом плыл колокольный звон и запах ладана. В синей вышине кружили стаи белых голубей — божьих вестников, готовых принять на крылья чистую душу страдалицы и унести в заоблачные высоты, где нет ни горя, не боли, ни смерти.

В конце месяца императрице[28]стало совсем худо. Из Пуатье срочно выехал великий магистр Жак де Моле, который намерен был разделить горе со своим царственным братом. А вечером шестого октября приор в третий раз вызвал Томаса к себе.