Читать книгу "4321 - Пол Остер"

7.2

7.3

7.4

Тетя Мильдред спасла его от худшего. Подергав за ниточки, надавив авторитетом заведующей отделением английского, распотрошив клубок за клубком волокиты, пригрозив подать в отставку в знак протеста, если председатель приемной комиссии не уступит ей, обосновав свои требования на двухчасовом совещании с только что назначенным президентом Франсисом Ф. Килкойном, настроенным антивоенно, – человеком, известным своим состраданием и высокими нравственными принципами, – профессор Адлер выбила-таки место для Фергусона как полноправного студента Бруклинского колледжа ровно за неделю до начала первого семестра его младшего курса.

Когда Фергусон спросил у нее, как ей удалось провернуть такой невероятный трюк, Мильдред ответила: Я сказала им правду, Арчи.

А правда заключалась в том, что он встал на защиту черного друга под угрозой белого фанатика и был за свои действия оправдан судом, а это предполагало, что его стипендия Уолта Уитмена в Принстоне отозвана несправедливо, и он заслуживал места в Бруклине – не только из-за того, что по среднему баллу попадал в верхние десять процентов своего класса, но и потому, что потеря стипендии не давала бы ему продолжать образование в Принстоне по недостатку средств, а если он не переведется в другой колледж к началу осеннего семестра – потеряет и свою студенческую отсрочку, а не только стипендию, и окажется подлежащим военному призыву. Как противник войны во Вьетнаме, он откажется идти в армию, если его призовут, а это с хорошей вероятностью приведет его к тюремному сроку за неподчинение законам об ограниченной воинской повинности, а разве обязанность Бруклинского колледжа не состоит в том, чтобы спасать перспективных молодых людей от подобного мрачного и бессмысленного исхода?

Ему никогда не приходило в голову, что его тетя способна занять такую твердую позицию по какому-либо поводу – и меньше всего в том, что касается его лично или кого бы то ни было из родственников, но двадцать первого августа, и часа не прошло после того, как он позвонил в контору Девитта, где ему сообщили, что сам великий человек путешествует за границей, он в отчаянии обратился к тете Мильдред – не потому, что ожидал, что она для него что-то сделает, а потому что нуждался в совете, а коль скоро Нэгл на средиземноморском острове рылся в осколках эллинской керамики, она была единственной, кто мог этот совет дать. В тот день дядя Дон снял трубку после четвертого звонка. Мильдред по каким-то делам ушла, сказал он, вернется только через час или около того, но Фергусон не мог ждать еще час, все внутренности ему свело от ужаса и оторопи, пока он продолжал заглатывать слова из письма Девитта, поэтому он выплеснул все это на Дона, которого это шокировало, он вознегодовал и пришел в достаточную ярость для того, чтобы сказать Фергусону, что Девитта следует выпотрошить и четвертовать за его поступок, но даже в те первые мгновения кризиса, когда Фергусон был еще не в состоянии мыслить, Дон уже нащупывал решение, размышляя о том, как в обход просунуть Фергусона в другой колледж, пока не истекло время, а это значило, что в самом начале это была его мысль, но как только Мильдред вернулась домой и поговорила с Доном, мысль быстро стала также и ее, и, через сорок пять минут перезвонив Фергусону, она велела ему не беспокоиться, потому что она сама всем займется.

От того, что она встала на его сторону, все для него изменилось. Жаркая и холодная тетя Мильдред, добрая и жестокая тетя Мильдред, изменчивая, не очень дружелюбная сестра своей сестры Розы, несколько ободряющая, но по преимуществу рассеянная мачеха сына Дона Ноя, доброжелательная, но, по сути, незаинтересованная тетка своего единственного племянника теперь, похоже, говорила сыну своей сестры, что тот ей небезразличен гораздо больше, чем он когда бы то ни было подозревал. Она рассказала Фергусону, как ей удалось пропихнуть его в Бруклинский колледж, но когда он у нее спросил, почему она вообще обеспокоилась пойти на такие хлопоты ради него, пыл ее ответа его поразил: Я неимоверно в тебя верю, Арчи. Я верю в твое будущее и только через мой труп позволю кому-то отнять это будущее у тебя. Пусть Гордон Девитт подавится. Мы – люди Книги, а людям Книги нужно держаться вместе.

Царица Эсфирь. Мамаша Кураж. Матушка Джонс. Сестра Кенни. Тетя Мильдред.

Первое и самое важное, что следовало сказать о поступлении в Бруклинский колледж, – обучение в нем было бесплатным. Проявив редкую политическую мудрость, отцы города Нью-Йорка постановили, что мальчики и девочки пяти боро имеют право получать образование с ежегодной стоимостью нисколько долларов, что не только помогло упрочению принципов демократии и подтвердило, как можно служить доброму делу, если муниципальные налоговые поступления попадают в правильные руки, и десяткам тысяч, сотням тысяч, а за много лет и миллионам нью-йоркских мальчиков и девочек дали возможность получить образование, какое иначе большинству из них было бы не по карману, и Фергусон, кто больше не мог себе позволить высокой стоимости обучения в Принстоне, благодарил тех давно покойных отцов города всякий раз, когда поднимался по бетонным ступеням станции подземки на Флетбуш-авеню и входил в Мидвудский студенческий городок. Мало того, это был хороший колледж, отличный колледж. Для поступления требовался минимальный средний школьный балл 87, равно как и сдача очень строгого вступительного экзамена, а это означало, что ни в одном из его классов не было ни единого человека, кто бы не учился меньше, чем на четверку с плюсом, и поскольку у большинства из них балл между 92 и 96, Фергусона окружали крайне разумные люди, большинство – умны вплоть до блистательности. В Принстоне тоже имелась своя доля блестящих студентов, но также и определенный процент мальчишек из наследного балласта, а вот Бруклин состоял как из мальчиков, так и из девочек (к счастью), и балласта в нем никакого. Все городские, конечно, говоря округленно – вдвое больше, чем учащихся в Принстоне, где студенческое население поступало со всех краев страны, но Фергусон теперь сделался уже упертым нью-йоркцем и стоял крепко за город, и ровно так же, как наслаждался обществом своих нью-йоркских друзей в лагере «Парадиз», когда был совсем мальчишкой, теперь он получал удовольствие от того, что попал в среду своих легко возбудимых, склонных поспорить собратьев-нью-йоркцев в БК, где студенчество, может, и не так географически разнообразно, как в Принстоне, но уж гораздо разнообразнее по-человечески – в своей бурной мешанине национальностей и культур: орды католиков и евреев, освежающее число черных и азиатских лиц, а поскольку большинство их – внуки иммигрантов с острова Эллис, вероятность того, что они стали первыми в своих семьях, кто вообще попал в колледж, была крепче, нежели пятьдесят на пятьдесят. Помимо всего прочего, студенческий городок был образцом здравого архитектурного решения, вовсе не похож на то, чего ожидал Фергусон, уютные двадцать шесть акров по сравнению с пятьюстами акрами Принстона, но столь же привлекательные, на его взгляд: пейзаж наполняли элегантные георгианские здания, а не импозантные готические башни, поросшие травой дворы засажены вязами, а еще на переменах между занятиями можно ходить к пруду с лилиями и в сад, общежитий не было, не было обеденных клубов и никакого футбольного безумия. Совершенно иной способ ходить в колледж, антивоенная политика заменяла в студгородке спорт как главную одержимость, требования академической работы вытесняли большинство внеклассных занятий, а лучшее – возможность возвращаться к себе домой, в квартиру на Восточную Восемьдесят девятую улицу, когда вся дневная работа заканчивалась.