Читать книгу "По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов"

После смерти Александра III 20 октября (1 ноября) 1894 г. и восшествия на престол молодого императора Николая II заигрывания кайзера с Россией продолжились. Об этом в начале 1895 г. сообщал из Берлина граф Павел Шувалов, пораженный «той настойчивостью», с которой Вильгельм II обосновывал ему необходимость «сердечного согласия» между Россией и Германией. По словам посла, Вильгельм II с сожалением признал, что именно действия германской стороны привели к невозобновлению «договора перестраховки». Подобные настроения кайзера отмечал в своих донесениях и сменивший Шувалова на посту посла в Берлине граф Н. Д. Остен-Сакен[1671].

Весной — летом 1895 г. Германия наперегонки с Францией стремилась оказать поддержку России в давлении на Японию с целью ослабить ее претензии к побежденному Китаю[1672]. Обе державы, как записал в своем дневнике Ламздорф, «ввязались» в эту «рискованную авантюру скрепя сердце» и «лишь ради того, чтобы не увидеть» Россию «в чрезмерно интимном уединении» со своей противницей[1673].

1 (13) октября 1895 г. российский министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский был принят Вильгельмом II. На вопрос императора: «Какие у вас дела в Константинополе?» — князь Лобанов ответил, что, «как кажется, армянский вопрос находится на пути улаживания», Франция «не совсем спокойна относительно дальнейших планов Англии», а «довольно загадочное поведение лорда Солсбери» и отдельные высказывания посла в Париже маркиза Ф. Дафферина «заставляют опасаться, нет ли у Англии намерения завладеть Дарданеллами». На последнюю фразу князя император Вильгельм отреагировал весьма бурно: «Это объясняет все, и это, должно быть, соответствует действительности. Но в таком случае почему бы вам не взять Константинополь? С моей стороны никаких возражений не было бы»[1674]. 13 (25) октября в письме к Николаю II, комментируя высказывания Лобанова-Ростовского, кайзер отметил, что если англичане и овладеют Дарданеллами, то с этим «никогда» не смирятся другие участники Берлинского трактата, после чего он загадочно намекнул своему российскому коллеге: «Вместе с тем, как мне кажется, у англичан есть какой-то замысел изменения своей политики на Средиземном море…»[1675].

Князь Лобанов принимал желаемое за действительное, когда в разговоре с Вильгельмом II представил армянский вопрос «на пути улаживания». 5 (17) сентября 1895 г. константинопольские армяне вышли на демонстрацию против затягивания турецким правительством обещанных реформ. Мусульмане Стамбула при попустительстве властей ответили погромами, которые с конца сентября перекинулись на провинции. Кровь армян полилась рекой, а накал политических страстей вокруг этих событий стал стремительно нарастать.

Еще современники подметили, что Ближневосточный кризис 1895–1896 гг. очень напоминал Балканский кризис 1875–1876 гг. Известный политик либеральной партии Дж. Рассел писал, что «история двадцатилетней давности повторяется во всех своих деталях»[1676]. Этот же мотив звучал и в донесениях Нелидова из Константинополя[1677]. Вот только на сей раз ироничная дама-история выстроила политическую мизансцену, поменяв традиционным актерам их роли.

В разной степени, но все кабинеты великих держав были заинтересованы «замять» армянский вопрос и не доводить дело до разрушения Оттоманской империи. Однако активным защитником турецких христиан предстала уже не Россия, а Великобритания. Английское правительство пыталось организовать общеевропейское давление на султана в интересах скорейшего проведения реформ, но в лучшем случае все ограничивалось совместными заявлениями послов великих держав в Константинополе. В Лондоне понимали, как по мере роста британского давления на Порту усиливалась изоляция Великобритании. Более того, политика давления рушила традиционное англо-турецкое сотрудничество и грозила укреплением российских позиции в Стамбуле. В очередной раз статус-кво на Ближнем Востоке трещал по всем швам, что подстегивало обсуждение темы краха империи Османов и дележа ее наследия.

После кровавых константинопольских событий сентября 1895 г. английское правительство буквально забросало Петербург предложениями о совместных действиях по усилению давления на правительство султана. Солсбери очень нуждался в российской поддержке, и поэтому вполне могли наметиться основы для взаимовыгодного торга. Средиземноморская Антанта 1887 г. никоим образом не могла здесь сковать британского премьера, который, думается, уже осенью 1895 г. принял решение не возобновлять это соглашение, обременявшее текущие интересы британской политики.

Германия, как и в годы Бисмарка, устами своего императора вновь стала звать Россию к Константинополю и проливам, обещая поддержку и запугивая английскими интригами.

Что касалось Австро-Венгрии, то она в то время безраздельно доминировала на Балканах. Однако после убийства Стамболова в июле 1895 г. венский кабинет сильно забеспокоился в отношении возвращения Болгарии в орбиту российского влияния и, в отличие от политики Андраши, выступил решительным противником перехода проливов под контроль Петербурга. 28 октября (8 ноября) 1895 г. в беседе с германским послом графом П. Эйленбургом новый министр иностранных дел Австро-Венгрии граф А. Голуховский обозначил «две точки зрения, которые лежали в основе его взгляда на Восточный вопрос»:

«1. Австрия не потерпит Россию в Константинополе и ее монополии на проход через Дарданеллы, потому что балканские государства (прежде всего Болгария) немедленно кристаллизуются вокруг этого нового русского центра, а австрийское влияние в Адриатическом море будет утрачено.

2. О компенсациях Австрии речь может идти только в случае распада Турции…»

Голуховский особо подчеркнул, что в этом его полностью поддерживает император[1678]. В ответ германский посол мог лишь утвердительного кивнуть головой, так как еще в начале августа 1895 г. слышал подобные высказывания от самого Франца-Иосифа[1679]. «При таких взглядах, — заметил Эйленбург в донесении канцлеру князю X. Гогенлоэ, — нет ничего удивительного в том, что граф (Голуховский. — И.К.) более всего боится взаимопонимания между Англией и Россией»[1680]. В августе антироссийские высказывания Франца-Иосифа в отношении судьбы Константинополя вызвали довольно сдержанную критику канцлера Гогенлоэ[1681]. В ноябре же посол Эйленбург прореагировал более решительно. «…У меня нет сомнений, — говорил он Голуховскому, — что Германия не станет поддерживать политику Австрии, которая видит в захвате русскими Константинополя повод к войне» (выделено мной. — И.К.)[1682].