Читать книгу "Я тебе не верю! - Долли Нейл"

Как ни была Бетти ненавистна мысль о человеке, за которого она вышла замуж, отдав ему свою душу и тело, она признавала его неотразимую притягательность. Но влечение быстро улетучилось. Остался только зловонный след предательства и обмана.

Элизабет не думала, что Филипп способен на такую подлость. Она стояла в тени, наблюдая за мощными, равномерными взмахами его рук на вспененной поверхности воды. Но Филипп не принадлежал ей. У него были женщины, множество женщин; он жил холостяцкой жизнью, которой наслаждался, возможно, с благословения Мирей.

Мирей. Она вспомнила слова Робера, сказанные как бы между прочим несколько часов назад, когда во время танца они наблюдали Филиппа и его подругу: «Они составляют красивую пару, не так ли? Каждый раз, когда я вижу их вместе, как сейчас, я всегда удивляюсь, почему Мирей не обратит внимания на богатство семьи де Сернэ». Ну, когда-нибудь обратит. Элизабет горько усмехнулась. Конечно, обратит. К тому же они подходят друг другу.

Бетти сделала вдох, прежде чем погрузиться в воду, и почти сразу же испуганно вскрикнула, когда голова Филиппа высунулась из воды рядом с ней. В следующий момент он привлек ее к себе и стал жадно целовать.

— Вы же были на другом конце бассейна, — жалобно пролепетала она, а затем все дальнейшие мысли вылетели у нее из головы, когда она, ощутив его тело рядом, поняла, что на нем, в отличие от нее, нет никакой одежды.

— Вы смотритесь великолепно. — Его глаза сияли как алмазы, отражая розовые и золотые огни, а лицо казалось каким-то чужим и незнакомым. — Почему вы не решились сразу войти в воду?

— Вы наблюдали за мной? — Элизабет думала, что он был полностью поглощен плаванием и не заметил ее в тени здания, когда она любовалась его стремительными движениями.

— Все время, — сказал он хрипло. — Мне нравится наблюдать за вами.

Она чувствовала, что его тело говорит больше, чем слова, и радовалась охлаждающему действию воды на свою кожу.

А затем он отпустил ее и поплыл к дальнему концу бассейна, продвигая свое тело вперед мощными, размеренными толчками. Остановившись на полпути, он поднял руку и крикнул:

— Покажите, как плавают златовласые искусительницы!

Элизабет плавала хорошо, и теперь продемонстрировала все, на что была способна, двигаясь в воде с такой грацией, что ее тело казалось почти невесомым. Она знала, что Филипп плывет рядом, но не оборачивалась и не останавливалась, пока не достигла дальнего края бассейна, где возле гладкой мраморной стенки резким движением головы разметала свои волосы, прежде собранные в пучок на затылке.

— Я потрясен. — Он тронул упрямый завиток, который упал на ее лоб. — Вы плаваете, как мужчина.

— Вы полагаете, что это комплимент? — спросила Элизабет с насмешливой серьезностью.

Он закрыл глаза на секунду, а когда открыл их, они лучились беззвучным смехом:

— Я действительно не думаю, что мог бы сказать больше этого, — мое самомнение полностью повержено.

— Ну и денек! — Теперь она от души смеялась. И следующие полчаса, когда они плавали, ныряли и наслаждались ощущением свободы, которую получает тело в воде, Элизабет почти забыла о том, что должна быть настороже с этим мужчиной, — почти, но не совсем.

— Кофе? — Она уже начинала дрожать, и Филипп, заметив это, выбрался из бассейна и с полным пренебрежением к своей наготе, встав у кромки воды, протянул ей руку.

Элизабет попыталась сконцентрировать внимание на верхней части его тела, но это было трудно. Казалось, что глаза не желают смотреть туда, куда им велят. Она вдруг ощутила себя озорной маленькой школьницей, которая подглядывает за взрослыми. Что за нелепость! Но вид этого большого мужского тела творил что-то непонятное с ее гормонами, порождавшими мягкую, влажную теплоту в глубине ее женского естества и заставлявшими сердце биться неровными толчками.

Филипп вытянул ее из бассейна, даже не напрягаясь, и потом она стояла перед ним, дрожа всем телом, — не только от холода.

— Чем больше я на вас смотрю, тем больше вас желаю, — сказал он тихо. — Вы околдовали меня, моя холодная маленькая англичанка, которая превращается в огонь в моих руках.

Во рту у нее пересохло, а сердце застучало, словно кузнечный молот. Осознание превосходства его мужской силы над ее женской слабостью было и угрожающим и волнующим, делая ее беспомощной, испуганной и очарованной одновременно.

— Мне неприятна мысль, что другие мужчины дотрагивались до вас, целовали, — продолжал Филипп хрипло. — Вы понимаете меня? Я никогда не испытывал того, что чувствую сейчас, и мне это не нравится, но я ничего не могу с собой поделать.

Он имел в виду Джона. И вдруг ненавистное имя обернулось спасительным талисманом, способным сдержать чувство, которое было совершенно новым для нее, — свирепое, всепоглощающее, примитивное желание и что-то еще смутное, не поддающееся определению.

— Вы имеете в виду моего мужа? — спросила она, делая нажим на каждом слове.

— Вашего покойного мужа, — поправил он мягко, задетый ее тоном. — Он умер, Элизабет. Умер. Что бы вас ни соединяло, каким бы хорошим это ни было, все ушло.

— Я знаю. — Она отшатнулась от него, так как жестокость его слов отозвалась в ней душевной болью.

— Нет, я не думаю, что вы знаете. Вы не можете жить воспоминаниями, разве вы еще не поняли это? Я не предлагаю вам забыть любимого человека — вряд ли такое возможно, — но вы должны согласиться, что ничего уже не вернешь.

— Оставьте меня! — Она думала, что сможет использовать Джона как защиту против домогательств Филиппа, но теперь поняла, что ошиблась.

Джон заставил ее чувствовать себя пылью под ногами, когда взял ее невинность, использовал ее тело, а потом исчез, не сказав ни слова. Она верила ему, любила его, но волшебная сказка обернулась чудовищным обманом.

Тогда она бродила по ночным улицам, не в состоянии заснуть из-за мучившей ее душевной раны. Она смотрела на других женщин, уродливых, некрасивых, и спрашивала себя, чем же они отличаются от нее, как мужчины могут любить их? Джон, а теперь вот и Филипп заставляли ее чувствовать себя достойной лишь презрения и жалости.

— Элизабет!

— Нет! — Филипп исчез, словно растворившись в воздухе, и на его месте возник Джон. Элизабет реагировала на это превращение со всей горечью и болью, накопившимися в сердце. Она подлетела к нему, молотя его кулаками в грудь и завывая, словно раненый зверь. Ошеломленный, он на мгновение застыл неподвижно, затем быстрым движением схватил ее за запястья, поднял и быстро понес по направлению к дому.

Когда Бетти почувствовала, что ее ноги оторвались от земли, стремление кусаться, пинаться и разрушать все, что попадет под руку, сменилось бурным приступом рыданий, и теперь, пока ее несли, она продолжала оглашать окрестности истерическим плачем, совсем не похожим на простой женский плач и немыслимым для нее прежде. Это было протестом против всей несправедливости и боли, что ей пришлось вынести из-за роковой гримасы судьбы. Ведь она ни в чем не виновата, ни в чем! И разве справедливо именно ей платить такую цену…