Читать книгу "Птица в клетке - Робин Роу"

– Мам? – окликаю я, и она застывает, пойманная на месте преступления. – Ты что здесь делаешь?

Она выпрямляется и внезапно приходит в ярость.

– Встречалась с мистером Пирсом.

– Ой… клянусь, та затея с громкой связью, я тут ни при чем. – Кажется, во время первого урока игра слегка вышла из-под контроля. Но Элисон не обязана была принимать вызов только потому, что она помогает секретарю и имеет доступ к громкой связи. Ну ладно, может, и обязана, но…

– Что? – Мама совершенно сбита с толку. – Нет, я насчет Джулиана.

– А что с ним?

– Просто хотела узнать, как он поживает, а тот человек, – это она про дядю Джулиана, – сменил номер, впрочем, он и так не отвечал на мои звонки. Мистер Пирс тоже отказался со мной говорить. Мол, неприкосновенность частной жизни и все такое. – Она так расстроена, что даже не пытается изобразить улыбку.

– Мам, все хорошо. Тебе надо просто принять успокоительное.

Предложение проходит как обычно: сначала она немного обижается, но потом вздыхает и говорит:

– Наверное, ты прав. Мне пора на работу. – Звенит звонок. – А тебе пора в класс, – внезапно хмурится мама, словно я не из-за нее опаздываю.

– Ладно. – Я обнимаю ее на прощание. – Увидимся дома.

24

Джулиан

– Он кто, твоя девушка? – бормочет Чарли, когда Адам протягивает мне свою обувь.

Когда Адам пригласил меня сходить в боулинг в субботу, я не подумал, что Чарли тоже явится. Со дня рождения Эмеральд прошла неделя, и меня почти каждый день подвозили до дома. Джесс, Элисон и все остальные со мной общаются, но Чарли, кажется, меня ненавидит.

Я делаю вид, будто не замечаю грубости, и говорю Адаму:

– Я могу тебе заплатить.

– Отлично, – говорит он. – С тебя два бакса.

Я сажусь на скамейку напротив нашей дорожки, снимаю кроссовки, и тут Чарли громко спрашивает:

– Ты что, ноги бреешь?

Теперь уже они оба с Адамом пялятся на полоску голой кожи между носками и слишком короткими джинсами.

– Да?

– Но зачем? – спрашивает Адам, и, кажется, он серьезно.

Однако я решаю уточнить:

– Ты шутишь?

– И не думаю. Зачем ты бреешь ноги?

Они приглядываются к моим голеням, и я жалею, что не надел снова джинсы Адама, пусть и грязные.

– Так ведь положено. А вы не бреете?

– Нет, – хором отвечают они.

– Но вы должны. Иначе заболеете. В волосах живут микробы. Это негигиенично.

– Кто тебе насочинял такую чушь? – Чарли смотрит на меня как на психа.

– Дядя.

– Рассел сказал тебе, что ты заболеешь, если не станешь брить ноги? – Голос Адама становится ниже, более встревоженным.

– Но это глупо, – поддакивает Чарли. – Ты же видел ноги других ребят?

Я знаю, что некоторые мужчины не бреются, но Рассел говорит, это отвратительная привычка, и они заболеют.

– А как насчет физвоспитания? – спрашивает Чарли. – Ты видел других ребят в туалете?

– Я никогда не ходил на физическое воспитание.

– Никогда? – переспрашивает Адам.

– Ну, когда был совсем маленьким, но уже давно не хожу.

– Но это же обязательный урок, – с подозрением замечает Адам.

– Не знаю. Мне никогда не говорили на него идти.

– Ты все равно должен понимать, – ворчит Чарли. – Всех водят на физвоспитание в шестом классе.

Меня не водили. Рассел не подписал согласие, и, когда мальчиков и девочек по отдельности повели смотреть видео, меня отправили в библиотеку.

– Так что… вы правда не бреетесь?

– Я – нет, – отвечает Адам. – Парни ноги не бреют. Разве что пловцы, вроде им так быстрее, хотя не понимаю, как волосы на ногах могут существенно замедлять тебя в воде. Нет, бреются только девочки.

– Почему?

– Потому что никто не захочет встречаться с девушкой, у которой волосатые ноги и подмышки… Погоди! – Он хватает меня за рукав. – Ты что, и там бреешься?

Я вырываюсь.

– Отстань от него, – говорит Адам и усаживается между нами на оранжевой пластиковой скамейке. – Сменим тему. Чарли, как думаешь, нам найти тебе подпорки или так справишься?

– Ой, точно, типа, ты меня хоть раз в боулинг обыгрывал!

Адам улыбается мне, будто я тоже понимаю шутку, и я улыбаюсь в ответ.

25

Джулиан

Когда в понедельник в шесть часов я просыпаюсь от звуков будильника, то нахожу рядом с раковиной двадцать долларов. Через боль плетусь в уборную, всхлипывая каждый раз, как от движения натягиваются шрамы на ногах. Глаза щиплет от слез – напоминание, как я вчера опозорился. Рассел никогда не сердится, если я плачу, но все равно унизительно.

После туалета думаю, не принять ли душ, но все тело так болит. На миг я замираю перед огромным зеркалом на обратной стороне двери ванной комнаты и смотрю на красные горизонтальные полосы, что пересекают торс от ключиц до пояса. Рассел никогда так не делал, не спереди. Теперь невозможно спать. Я не могу лечь ни на живот, ни на спину. Но придется, иначе никак.

Я поворачиваюсь и смотрю на полосы, что покрывают тело сзади от плеч до самых пяток. Ноги у меня бледные и тощие и, если верить Адаму и Чарли, странно безволосые. Знаю, Рассел просто волнуется о моем здоровье, но раз другие ребята не бреются, я тоже не стану.

Опять мне стыдно: дядя пошел на работу, а я бездельничаю дома. Ненавижу, что все время творю глупости. Ненавижу, когда он на меня злится. Ненавижу, что следы его плохого настроения до сих пор на мне.

Снова поворачиваюсь лицом к зеркалу и смотрю себе в глаза. В третьем классе мы проводили генеалогические исследования, и мама сказала, что ни у кого в семье не было таких глаз, как у меня. Единственным человеком, кого я знал по материнской линии, была ее сестра, жена Рассела, но она умерла, когда мне было пять, и я ее почти не помню. Мама никогда не говорила ни о ком из своей родни. У них что-то произошло, какой-то разлад с родителями, но она не хотела это обсуждать, а мне не хватало любопытства расспросить.

У папы не было ни братьев, ни сестер. Когда он появился на свет, его родители были уже в возрасте. Папа рассказывал, они называли его своим чудом, потому что уже не надеялись завести детей. Я их не помню, оба умерли, когда я был совсем маленьким.

И вдруг до меня доходит: мои папа и мама тоже потеряли своих родителей, но всегда казались такими счастливыми. Неужели? Я помню, как они с улыбкой смотрели друг на друга. Мамины глаза были ярко-голубыми. Папины – светло-зелеными. Мои – словно смесь тех и других, и иногда, когда я гляжу в зеркало, мне кажется, что оба, мама и папа, смотрят на меня в ответ.